Владислав Писанов Обожжённые словом (сценарий на документальной основе)

Подробности

Опубликовано 17.01.2016 04:50

История обмана… Она так же увлекательна, как история Истины. Величайшей мистификацией называют современные учёные «Этимологический словарь русского языка», составленный Максом Фасмером. Правда, здесь мнения расходятся. Одни считают этот труд осознанной работой учёного-фашиста, демонстрирующего второсортность славян. Другие доказывают, что Словарь написан под прямым давлением Геббельса…

Сценарий, написанный на документальной основе, исследует эту ситуацию, начиная с 1906 года, с первых работ студента Санкт-Петербургского университета Максимилиана Фасмера. Здесь мы видим высший свет дореволюционной Северной Пальмиры. Затем автор следует за героем в предвоенный и военный Берлин, заглядывает в ведущие европейские университеты, в США. Вплоть до выпуска Словаря.

Параллельно исследуется история любви, женитьбы и расставания Макса Фасмера и дочери его профессора Цезарии Бодуэн де Куртанэ, показаны иные сердечные увлечения знаменитого учёного.

Нетривиально разрешаются здесь проблемы истории России, Рюрика, животрепещущи исследования Крыма и его древней цивилизации.

Произведение предлагает неожиданные ответы на самые трудные вопросы современности. Но ставит и другие, давая зрителю простор составить собственное мнение, прийти к собственным выводам.

 

Действующие лица

Максимилиан Романович Фасмер – филолог, профессор Славянского института Берлинского университета, действительный член Саксонской и Прусской Академий, член АН Стокгольма и Копенгагена, член-корреспондент АН СССР. Родился 28 февраля 1886 г. в Санкт-Петербурге. Автор «Этимологического словаря русского языка». Умер 30 ноября 1962 в Западном Берлине.

Рихард Фасмер (младший брат М. Фасмера) –нумизмат, востоковед-арабист, хранитель восточных монет Эрмитажа, член Шведской археологической академии.  Родился 9 октября 1888 года в Санкт-Петербурге. Репрессирован в 30-е годы. Умер в ОЛТП (отдельный лагерь трудового перевоспитания) №19 УМВД Узбекской ССР.

Доктор Геббельс – доктор филологии, рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Германии, гауляйтер Берлина, рейхсканцлер (30 апреля — 1 мая 1945 года). Родился 29 октября 1897 года, Рейдт, Пруссия. Покончил с собой 1 мая 1945 года, Берлин.

Ефрейтор СС Генрих Брайер – студент-филолог, активист молодёжной организации национал-социалистов. Ученик М. Фасмера.

Йоханн фон Леерс – профессор-филолог, работавший у Йозефа Геббельса. Дворянин. Родился 25 января 1902, Карбов-Фитлюббе, Мекленбург. Умер 5 марта 1965 г. в Каире.

Цезария Бодуэн де Куртенэ – дочь академика И.А. Бодуэна де Куртенэ, первая жена М. Фасмера. Филолог, лингвист, фольклорист, антрополог. Первая женщина-профессор. Президент Польского университета в изгнании. Умерла в 1967 году в Лондоне.

Маргарита Вольтнер – ученица, многолетняя ассистентка и преемница М. Фасмера в редактировании «Журнала славянской филологии». После второй мировой войны – ректор Института славистики в Боннском университете. Умерла в 1984 г. Германия.

Академик И.А. Бодуэн де Куртенэ – филолог, российский и польский языковед. Член-корреспондент Польской и Петербургской Академии наук. Редактор словаря В.И. Даля. Потомок древнего французского рода. Родился 13 марта 1845 г. под Варшавой. Умер 3 ноября 1929, Варшава.

Действительный статский советник А.А. Шахматов – филолог, лингвист и историк, основоположник исторического изучения русского языка, древнерусского летописания и литературы. Академик. Профессор Петербургского университета. Родился 17 июня 1864 г. (Нарва). Умер от голода 16 августа 1920 г. в Петрограде.

Дмитрий Мануильский (сокурсник М. Фасмера) – журналист, комиссар,  русско-украинский политический деятель. Первый секретарь ЦК КПСС Украины. Академик АН УССР. Родился 3 октября 1883 г., Святец, Кременецкий уезд, Волынская губерния, Россия. Учился в университете СПб. Умер 22 февраля 1959, Киев, СССР. 1 ноября 1966 года в Киеве ему был открыт памятник. Табличка на постаменте гласит: «Выдающийся деятель Коммунистической партии советского государства и международного коммунистического движения Дмитрий Захарович Мануильский». 22 февраля 2014 года памятник был сброшен с постамента.

Граф Юрий Александрович Олсуфьев - русский искусствовед, реставратор. Учился на филологическом и юридическом факультетах Санкт-Петербургского университета. Председатель Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Руководитель секции реставрации древнерусской живописи в Третьяковской галерее. В 1925 году обвинён в «контрреволюционной деятельности в целях свержения Советской власти»; находился в Бутырской тюрьме. В 1938 году повторно арестован, осуждён тройкой при НКВД по Московской области за «распространение антисоветских слухов». Расстрелян 14 марта 1938 года на Бутовском полигоне.

Виктор Адамович Масальский-Сурин – (1870-1916), муж сестры академика А.А. Шахматова, надворный советник, уездный предводитель дворянства. Его жена Евгения Александровна 2 декабря 1930 арестована в Ленинграде и заключена в ДПЗ. В апреле 1931 — о её судьбе запрашивала Е. П. Пешкову жена академика А. А. Шахматова и просила помощи в её освобождении. В 1940 г. — скончалась.

Дмитрий Иванович Иловайский - русский историк. Доктор наук, профессор. Антинорманист, монархист. Родился 11 февраля 1832 г. - Раненбург, Рязанская губерния. Несколько раз арестовывался ЧК. Умер 15 февраля 1920 года.

Следователь ВЧК (Следователь гестапо) – один актёр

Солдаты, гимназисты, гости и др.

 

Сцена 1.

Берлин. 1939 год. Большой кабинет учёного. Все стены – от пола до высокого потолка – книжные полки, заставленные солидными фолиантами. Массивный шкаф, большой письменный стол. Большой кожаный чёрный диван в нише книжных полок.

За столом, несколько теряясь на его фоне, сидит мужчина. Не молод, но подтянут, худощав, редкие блондинистые волосы гладко зачёсаны на прямой пробор. Одет в тёплый домашний халат, под которым - белая рубашка, чёрный узкий галстук. На носу – пенсне.

Справа и слева от учёного – несколько толстых книг, две из них раскрыты. Между ними – длинные сигарные коробки с картонными карточками. Карточки аккуратно разделены выступающими буквами русского алфавита. Массивная настольная лампа с ярко-зелёным стеклянным абажуром включена, свет падает на тонкие руки, бережно держащие карточки.

Это – академик, профессор, доктор филологических наук Макс Фасмер. Он достаёт карточки, вчитывается. Сверяется с чем-то в раскрытых книгах. Потом делает запись в разложенном перед ним белом листе. Временами – задумывается, глядя в пространство.

В кабинете витает атмосфера академической науки, лишь откуда-то из-за закрытой двери слабо доносятся звуки марша, едва различимые митинговые речи, передаваемые по радио. Перед столом – тяжёлый стул тёмного дерева с грубой резьбой. Поодаль – просторное кресло, обитое чёрной кожей. В глубине – кожаный же диван из гарнитура.

Из окна падает мягкий свет ранней осени.

Внезапно массивная резная дверь кабинета распахивается от резкого толчка. Звуки марша врываются в комнату. Одновременно вбегают военные в форме СС с автоматами наперевес, встают вдоль книжных полок. Один из них, самый крупный, тоже – в каске, но с нашивками ефрейтора, быстро пересекает кабинет и встаёт за спиной учёного. Он кладёт руку на плечо хозяина кабинета, удерживая от того, чтобы тот поднялся. Фасмер в недоумении и растерянности, он пытается приподняться, но человек сзади придавил его. Другая рука ефрейтора придерживает автомат на груди, кожаный ремень оружия перекинут через шею.

Сквозь строй солдат в чёрных мундирах быстро входит в кабинет маленький человек в штатском. Чёрный костюм, накрахмаленная рубаха, строгий галстук. На лацкане пиджака – массивный знак НСДРП.

Это – доктор Геббельс, министр культуры и пропаганды.

Остановившись на открытом пространстве между дверью и столом, он начинает яростно кричать.

Геббельс: - Max Julius Friedrich Vasmer, Sie wissen, dass die Menschen in groЯen deutschen macht mit Ihren Feinden?! Sie wissen, dass der Feind Deutschland ist und der persцnliche Feind des Fьhrers, mein persцnlicher Feind?! Die groЯe Deutschland hat dich, der den verlorenen Sohn zurьck in Ihre Familie, und Sie beschlossen, zu beiЯen? Du hast nutzte die Gastfreundschaft unseres Volkes und jetzt Schlange шипишь, versuchst Spritzen Gift?! Aber wir kцnnen den Feind erkennen und оборонить sich von seinem Stachel!

(НИЖНИЕ ТИТРЫ: - Макс Юлиус Фридрих Фасмер, Вы знаете, что народ Великой Германии делает со своими врагами?! Вы знаете, что враг Германии – это и личный враг фюрера, и это мой личный враг?! Великая Германия приняла тебя, блудного сына, вернула в свою семью, а ты решил укусить? Ты воспользовался гостеприимством нашего народа и теперь змеёй шипишь, пытаешься впрыснуть яд?! Но мы умеем распознать врага и оборонить себя от его жала!)

Геббельсу неудобно, стоя на полу, он видит за большим высоким столом только часть головы Фасмера: лоб и опущенные глаза. Он не ощущает реакцию и это его раздражает. Практически не прекращая речи, в паузе, Геббельс ловко вскакивает на прочный тевтонский стул:

-  Dein Lampoon, dass unsere groЯe Deutsche Nation, angeblich, erbte eine Kultur, die slawischen Untermenschen – abscheuliche Verbrechen gegen Deutschland und seine Menschen! Solche Spione notwendig, nicht nur zu SchieЯen, dich ein wenig im Ofen verbrannt und die Asche ьber das Heilige Land unserer Vorfahren, um aus der Asche deines wuchsen die schцnen Farben der groЯen Deutschland!

Mir, Paul Joseph Goebbels, Doktor Filology, auch bцse nennen Kollegen solche прихвостня Russischen Juden und Kommunisten, извратителя Geschichte und Wahrheit! Und wenn du selbst nicht вырвешь sich Ihre abscheulichen Sprache, es ist dein Stachel, machen wir das!

(ТИТРЫ:- Твой пасквиль, что наша великая немецкая нация, якобы, унаследовала некую культуру у славянских недочеловеков – мерзкое преступление против Германии и её народа! Таких шпионов надо не просто расстреливать, тебя мало сжечь в печи и прах развеять над священной землёй наших предков, чтобы из праха твоего вырастали прекрасные цветы Великой Германии!

Мне, Паулю Йозефу Геббельсу, доктору филологии, даже противно назвать коллегой такого прихвостня евреев и коммунистов, извратителя истории и истины! И, если ты сам не вырвешь себе свой гнусный язык, это своё змеиное жало, мы - сделаем это!).

Он спрыгивает со стула и тут же садится на него в позе оскорблённого, но гордого  человека, упёршись ладонями в колени. Спина – прямая, шея вытянута. Желваки не перестают ходить. Взгляд уставлен через стол на учёного.

Фасмер (быстро сняв и положив на стол пенсне): - Ваше превосходительство… (стушевался, поняв, что говорит по-русски, но, взяв себя в руки, продолжает по-немецки). Herr Minister, ich Liebe Deutschland und seine Menschen, und nicht unternahm nichts, was kцnnte der Schaden fьr unser Volk. Ich bin einfach ein Wissenschaftler, der Philologe, der linguist. Ich stцre in der Politik, analysiere einfach die Sprachen, die Ortsnamen....

(ТИТРЫ: Господин министр, я люблю Германию и её народ, а не предпринимал ничего такого, что могло бы навредить нашему народу. Я – просто учёный, филолог, лингвист. Я не вмешиваюсь в политику, просто анализирую языки, топонимы…).

Геббельс: - Er vergleicht! Er lьgt! Hast du gedacht, dass der GroЯe Reich nicht bemerken deine abscheulichen Bьcher, dass einige slawische wilden – wahre Meister der deutschen Lдnder?! Hey, (кричит он в сторону открытой двери) gib mir diese Sammlung von Lьgen und Desinformation!

(ТИТРЫ: Он – сравнивает! Он врёт! Ты думал, что Великий Рейх не заметит твоей гнусной книжонки о том, что какие-то славянские дикари – настоящие хозяева германских земель?! Эй, дайте-ка мне этот сборник лжи и дезинформации!).

В кабинет из-за двери входит длинный худой мужчина. Он находился за дверью всё время.

При его появлении Фасмер растерянно моргает.

Фасмер: - Йоханн фон Леерс…

Вошедший одет в полувоенный френч, перетянутый ремнём. Тонкий ремешок перехлёстывает и грудь. Волосы – по гитлеровской моде – чёлкой набок. В руке – книга. Он, не глядя на сидящего за столом, быстро подходит к Геббельсу – протягивает книгу.

Геббельс, потрясая тяжёлой книгой, победно глядит на Фасмера.

Геббельс: - Siehe, hier ist der Beweis Verrat!

(ТИТРЫ: Вот, вот доказательство предательства!).

Он ведёт пальцем по заглавию на обложке, вид – спокоен, голос его ровен.

Геббельс: - Grundriss der slavischen Philologie und Kulturgeschichte.

(ТИТРЫ: Очерки по славянской филологии и истории культуры).

И тут же срывается в крик, в фальцет, повернувшись к Йоханну фон Леерсу.

Геббельс: - Kultur! Er fand die Kultur bei den niederen Rassen! Alte arische Kultur, die er versucht, zu verwandeln in Port Mдdchen unter betrunken slawischen Matrose! Wird nicht funktionieren! Die Leute in Deutschland nicht erlauben, nicht zulassen, dass die Verzerrung der Geschichte und Mobbing ьber Ihren netten Vorfahren!

(ТИТРЫ: Культура! Он нашёл культуру у низших рас! Древнюю арийскую культуру он пытается превратить в портовую девку под пьяным славянским матросом! Не выйдет! Народ Германии не допустит этого, не допустит искажения истории и издевательства над своими славными предками!).

Фасмер: - Es ist nicht so, Herr Minister... . Erlauben Sie zu erklдren.... Ich habe nichts getan... 

(ТИТРЫ: Это не так, господин министр… . Разрешите объяснить…. Я ничего не сделал…).

Геббельс: - Aufstehen! Wдre besser, wenn du blies die Brьcke oder den Bundestag! Das wдre das kleinere ьbel, als Ablenkung ideologische! Wer dich misshandelt, Max Vasmer? Welche Spyware Aufgaben hast du?! Sprich oder morgen wirst du dьngen die Felder unten Schlesien...

(ТИТРЫ: Встать! Лучше бы ты взорвал мост или Бундестаг! Это было бы меньшее зло, чем диверсия идеологическая! Кто тебя заслал, Макс Фасмер? Какие ещё шпионские задания ты получил?! Говори или завтра будешь удобрять поля нижней Селезии…).

Фасмер: - Entschuldigen Siemich, ich bin immerbereit zum achenfьrdiegroЯen deutschen! Ich habe mich geirrt! Ich bin bereit, es zu beheben. Was Sie wollen?!

(ТИТРЫ: Простите меня, я всё готов сделать для Великой Германии! Я ошибался! Я готов всё исправить. Что вы хотите?!).

Геббельс: - Mir – esist Zeit. Herbert, du bleibst. Johann, erklдr ihm unsere Position. Hier wird er nicht von Sankt-Petersburg.

(ТИТРЫ: Мне – пора. Генрих, ты останься. Йоханн, объясни ему нашу позицию. Здесь ему не Санкт-Петербург).

Геббельс быстро поворачивается и уходит. Военный марш вновь оказывается за дверью. В кабинете наступает неожиданная тишина.

Трое мужчин стоят молча. Генрих Брайер, положив руки на автомат, спокойно смотрит на учёного. Йоханн фон Леерс опустил глаза в пол. Фасмер выходит из-за стола, подходит к окну, прижимается лбом к стеклу.

 

Сцена 2.

Санкт-Петербург. 1906 год. Набережная перед Университетом. Редкое солнечное утро поздней осени. Снег летит редкими крупными хлопьями. Студенты в форменных шинелях спешат на лекции. В одном из окон университета видна фигура. Молодой человек прижался лбом к стеклу. Он смотрит на улицу невидящими глазами. Это – молодой Максимилиан Фасмер.

За спиной – студенческие столы и скамьи, расположенные амфитеатром. Внизу – кафедра. Аудитория заполняется, слышится студенческий гомон.

Прямо за спиной Фасмера, заняв столы двух рядов, сгрудилась кучка студентов, человек 5-6. Они о чём-то оживлённо беседуют, жестикулируют, вдруг – громко хохочут. Один из группы студентов, Дмитрий Мануильский, что-то увлечённо рассказывает своим сокурсникам. Слышится: «Вчера, господа, сам имел честь лицезреть, как господин Шаляпин господина Бунина на закорках вынес из «Европейской». Тот был мертвецки пьян, господа. Я даже им дверь открыть сподобился на манер швейцара. Мы, кстати, тоже хорошо там погуляли…».

Фасмер поворачивается к ним, продолжая думать о своём, внутреннем, проходит чуть далее, вниз амфитеатра аудитории, садится за стол.

Мануильский, заметив Фасмера, делает картинный жест в его сторону.

Мануильский: - О! Максимилиан! Мы опять тебе мешаем!

Дмитрий Мануильский взывает к своей компании, привлекая к себе внимание.

Мануильский: - Представляете, господа! В прошлом годе – смута, Кровавое воскресение, волнения масс, бесчинства полиции, а Фасмер капризно так заявляет: (как бы подражает противным голосом): «Нельзя ли потише с вашей революцией? К сессии готовиться невозможно…»!

Студенты смеются.

Сверху спускается темноволосая девушка с большими глазами, тетрадкой в руках. Это студентка-первокурсница Цезария Бодуэн де Куртенэ, дочка профессора университета, академика. 

Цезария: - Пустой вы человек, господин Мануильский, потому и звените громко! Вот и папа считает, что пустой. Пока вы про революции трезвонили, Максимилиан Фасмер прекрасную работу сделал о греческих заимствованиях, за которую университету не стыдно, а гордо.

Мануильский (бубнит): - Знаем мы, как он делал эту работу….

Эта реплика тонет в общем шуме. Однако Фасмер встаёт со своего места и поворачивается к Мануильскому:

Фасмер: - Господин Мануильский, я вызываю вас на дуэль. Предлагаю сегодня после занятий переплыть Неву: с нашей набережной ниже по течению по ориентиру на Исаакиевский Собор. Господ Турбина и Лазарева приглашаю в секунданты. Побеждает тот, кто доплывёт.

Студенты разом смолкают. Все поворачиваются к Дмитрию Мануильскому, ожидая ответа. Ясно, что зимнее купание может оказаться для дуэлянтов смертельным.

Мануильский: - Что за дичь пришла вам в голову, Фасмер! Тоже мне Пушкин нашёлся, дуэли устраивать. Я и плавать-то не умею! (он хохотнул, апеллируя к товарищам, но те молчат). Может: кто дальше плюнет…? Кто в секунданты?

Неловкую ситуацию прерывает звон колокольчика. Студент стоит возле кафедры, размахивает массивным колокольчиком, возвещая начало лекции.

Цезария подсаживается к Фасмеру. Он продолжает стоять, наблюдая замешательство Мануильского. Она поднимает голову, говорит снизу вверх.

Цезария: - Какой вы герой, Максимилиан! Я и не думала…. Вы ведь сегодня к нам придёте…? Вечером увидимся. Я побегу к себе на лекции, а вам хотела просто сказать спасибо за те молитвы Деве Марии, которые вы передали мне третьего дня… Ладно, потом поговорим. До вечера…, Максимилиан.

Она быстро вскакивает, бежит из аудитории. К кафедре приближается её отец, профессор Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ.

 

Сцена 3

Вечер того же дня. Парадная зала великолепного петербургского дома наполнена людьми. Столики с винами и лёгкими закусками. Поодаль – стол для игроков в карты, который уже занят четырьмя людьми. В другой стороне – большой овальный стол, стулья поставлены вкруг. Напротив каждого стула – листы белой бумаги, поверх листов – перо. Между – чернильницы (из расчёта одна – на двоих пишущих).

За овальным столом сидит уже несколько человек. Хозяин дома И.А. Бодуэн де Куртенэ, худощавый, коротко стриженый, но с окладистой аккуратно расчёсанной бородой, подводит к ним Фасмера.

Бодуэн де Куртенэ (обращаясь к сидящим): - Молодого человека большинство из вас знает. Вновь прибывшим рад представить молодое дарование нашего университета Максимилиана Романовича Фасмера. Весьма недурные успехи показывает. Алексей Александрович, любезнейший, соблаговолите взять на себя командование сегодняшним научным вечером.

Бодуэн де Куртенэ слегка поклонился, адресуясь сидящему во голове овального стола приятному и солидному мужчине 32 лет.

Это - академик А.А. Шахматов, он приветливо улыбается, машинально поправляет шикарные густые усы, широким жестом показывает Фасмеру место слева от себя. С другой стороны овала столешницы, ближе к председательскому месту хозяина дома - граф Юрий Александрович Олсуфьев, который выделяется от других одеждой, одет «под графа Толстого». Он несколько старше Фасмера, но ещё может составить завидную партию для любой барышни.  

Шахматов(Фасмеру): - Милости прошу вот сюда, молодой человек. Мы здесь запросто, без чинов. 

Бодуэн де Куртенэ: - Да, здесь правит наука! А перед наукою все равны. Ещё несколько гостей, и мы начнём.

Шахматов (чуть повернувшись к Фасмеру): - Максимилиан Романович, ваша работа о греческих заимстовованиях в славянских языках вызвала, если не фурор, то довольно серьёзное внимание. Это решительная заявка на продолжение исследования с возможностью последующего получения степени.

Фасмер: - Вы слишком добры ко мне, Ваше превосходительство! Мне, иностранцу, хотя и рождённому в Санкт-Петербурге, сложно вникать в этимологию русского языка, сложно прослеживать происхождение русских слов. Если бы не ваши с Иваном Александровичем бдения в отношении меня, если бы не эти публичные обсуждения, не ваши гениальные подсказки и даже, не побоюсь признать, прямые научные указания, то, моей работы, получившей столь высокие ваши оценки и оценки петербургского научного сообщества, возможно, и не было бы. Вы-то ведь сами в 14-летнем возрасте сделали основополагающие выводы по фонетике праславянских языков, это ли не достойнейший пример для юношей, которых науки питают?!

Олсуфьев: - Да-да, глубокоуважаемый Алексей Александрович, ваши исторические исследования – сверх всяческих похвал, движут науку, заставляют мысли шевелиться. Хотя и не все рады вашим выводам: и в этимологии, и в истории!

Шахматов: - Человеческие амбиции и политика всегда во вред объективности научной!

К столу подходят Бодуэн де Куртенэ с двумя учёными мужами. Они садятся на свободные места, хозяин – во главу стола, прямо напротив Шахматова.

Бодуэн де Куртенэ: - Вот все и в сборе, господа! Сегодня у нас лакомое блюдо. Сегодня Алексей Александрович любезно соблаговолит попотчевать своими изысканиями в разных сферах. По традиции, прошу не стесняться, высказываться, спорить, предлагать свои решения. Для того мы здесь и собираемся, чтобы оттачивать свои теории, наполнять их общим знанием. Итак, прошу, дорогой Алексей Александрович!

Шахматов: - Сегодня, господа, мне хотелось бы побеседовать о темах не столько языковых, сколько литературно-исторических. Занимает меня, господа, Корсунская легенда о крещении князя Владимира. Я тщательнейшим образом исследовал и проанализировал этот летописный рассказ, который многими чертами обнаруживает свой составной и, если так можно выразиться, компилятивный характер. В нём, доложу я вам, сказалось несколько источников, содержащих порой явные противоречия.

К примеру, первый из эпизодов принятия веры христианской начинается с прибытия к Владимиру в Киев послов от магометан, немцев, козарских иудеев. Вслед за ними является от греков философ, который в кратких, но энергичных выражениях опровергает истинность их учений. Владимир, заинтересовавшись тем, что Бог принял распятие и, воскресши, взошел на небеса, спросил философа: «что ради сниде Бог на землю и страсть такову прия»? В ответ миссионер произнёс длинную речь о сотворении мира и человека, о событиях ветхого завета, о пророчествах. Владимир, пораженный длинною цепью пророчеств о Христе, с тревогой спрашивает: исполнились ли они уже или исполнятся ещё только в будущем? Философ перешёл к изложению земной жизни Спасителя, рассказал о Его страданиях, упомянул и о сошествии Святого Духа на апостолов, разошедшихся по вселенной, уча и крестя водою. Но Владимир хочет уяснить себе внутренний смысл новозаветных событий. Он вновь спрашивает: «что ради от жены родися, и на древе распятъся, и водою крестися»? Греку пришлось тогда связать преобразовательное значение Ветхаго Завета с главными событиями земной жизни Иисуса Христа: рождением от Девы, распятием на кресте и крещением в воде, а апостолы, напомнил вновь, разошлись по вселенной, уча и крестя водою: «их же ученье мы Греци прияхомъ; вселенная верует ученью их». На этом собственно и оканчивается речь философа.

Бодуэн де Куртенэ: - Дерзну реплику вставить, дорогой Алексей Александрович! 

Шахматов: - Сделайте милость, хозяин гостеприимный!

Бодуэн де Куртенэ: - Мне показался в Корсуньской летописи забавным один эпизод, господа. Посланец земли греческой решился подействовать на Владимира наглядным изображением страшнаго суда. Объяснил русскому князю: с правой стороны - праведные, направляющиеся в рай, а с левой - грешники, идущие в муку. Владимир вроде бы убежден красноречием проповедника, поражён нарисованною ему картиною. Опытный миссионер, желая закрепить результат, тут же предлагает Владимиру креститься. Но, оказывается, философ ошибся в своих ожиданиях: князь остается язычником, он небрежно отвечает: «пожду ещё мало». Не правда ли, слышится некая подсмешка автора, а, господа?

Гости кивают, довольно ухмыляются, поддакивают.

Шахматов: Очень тонко и точно подмечено, любезнейший Иван Александрович!  Приняв во внимание религиозное миросозерцание средневекового человека, нам приходится остановиться в недоумении перед вопросом: каким образом получилось внутреннее противоречие в дошедшем до нас рассказе об испытании разных вер князем Владимиром. Всё, решительно всё готовит торжество греческой вере: и неудачные предложения магометан и иудеев, и находчивые ответы им со стороны Владимира, и опровержение их со стороны философа, и убедительная проповедь грека, и поразительное действие картины страшного суда - ясно, что все это призвано уничтожить всякие сомнения во Владимире и привести его к принятию крещения от греков. А между тем, усилия благочестивого проповедника терпят полное поражение; Владимир отвечает, как было замечено: «пожду еще мало»....

Масальский-Сурин: - От чего же такое свободомыслие в летописи, жанре церковной исторической литературы?

Шахматов: - Считаю, господа, что летописный рассказ о крещении Владимира в Корсуне – суть народная легенда, сложившаяся не без влияния былинного элемента. Причём, легенда, окрасившая два действительных исторических факта: взятие Корсуни и женитьбу Владимира на царевне Анне.

Фасмер: - Возможно, сюда же можно включить и влияние собственно греческой культуры. Вспомним, что Корсунь – град греческий, издревле бывший форпостом греческой культуры в языческом славянском окружении. Даже само слово «гостеприимство», справедливо упомянутое вами, уважаемый Алексей Александрович, по отношению к нашему радушному хозяину Ивану Александровичу, даже это слово  очевидным образом связано с греческими оенпдпчЯб и цйлпоенЯб, и построено по продуктивной модели, распространенной в старославянских текстах.

Олсуфьев: - Полноте, Максимилиан Романович, вы, думается, по младости лет делаете большое преувеличение. Мне приходилось слышать, что некоторые усматривают греческое звучание и в названии горы Ликоерос в Корсуни, но мне вполне ясно, что это – «ликующий рос». А озеро Саки на том же Крымском полуострове…. Каких только чудных толкований не пришлось услыхать! Но – попробуйте солёную водичку из этого озера, сразу плюнете: тфу, скажите, ссаки, как ссаки! Вполне себе по-русски. Вот и вся этимология! А ведь топонимы – древнейшие хранители истории и языка! Возможно, вам, человеку, для которого, как вы изволили заметить, русский язык не является родным, сложно чувствовать такие нюансы!

Бодуэн де Куртенэ: - Замечание по сути верное, но верно и то, что для многих, сидящих здесь, русский язык не является родным, но знание его выше, чем у многих природных русаков будет. Так что, последние ваши слова, извините, пусты.

Юрий Олсуфьев молча, с достоинством поклонился в знак согласия.

Бодуэн де Куртенэ: - Если же говорить о Корсуне, Херсоне. То и греческие, и русские источники утверждают: греки прибыли туда не на пустое место, они прибыли туда именно к более древним местным жителям, как я полагаю – к славянам, суть – скифам, бывшим с ними в языковом и кровном родстве. И, кстати сказать, в ту пору сами греки со своим пантеоном богов также были большими язычниками. Ведь и слово «язычник», задумывались ли вы, господа, указывает на объединённость по языку в отсутствие веры в единого бога, «язык» - это не только орган речи, не только сама речь, но имеет и синоним «народ». Здесь есть, над чем поразмышлять.

Да, и этимология самого топонима Крым весьма примечательна. Есть версия, что это от тюркского «кырым», что означает «ров», а речь идёт о Перекопском оборонительном сооружении, отделяющем полуостров от материка. Но, на мой взгляд, такое объяснение,  натянуто. Ведь не логично, что люди, жившие здесь издревле, соорудившие означенный ров, ни как бы не называли себя и свою родину тогда, когда рва не было. Вспомним, что в древнейших рукописях эти края именовались Киммерия, Скифия, Сарматия, Таврия. Всё это - разные названия славян. Утверждение, что тот же Перекоп соорудили татары, не выдерживает критики, как и то, что этим занимались пришлые греки. Да, в 15 веке н.э. хан Герей обновил перекопские укрепления, но это говорит о том, что они были ранее. То же и с греческими усилиями. А люди жили здесь ранее. Наиболее древние могилы в этих местах – скифские. И, понятно, что названия всему давали именно первожители данных мест.

Шахматов: - Как верно вы это подметили, Иван Александрович, меня также занимал этот вопрос.

Бодуэн де Куртенэ: - И, что же?

Шахматов: - Тёмное это слово - Крым. Мне нравится его этимология – «Клин» с последующим озвончением Л – в Р и трансформацией Н в позднее М. Согласитесь, это больше похоже на географическое описание данной части материка, чем надуманный «ров», появившийся гораздо позднее, чем человеческая речь. Названия же топонимам давались в основном по внешнему виду. Но нельзя не обратить внимания и на бытующее повсеместно слово «крынка». Тем более, что сёла с таким названием есть в Российской империи совершенно в разных местах. Полуостров, конечно, не какая-то крынка, это – большой КРЫН!

Древним рыбакам-мореходам важно было давать названия по внешним приметам, это логично.

Масальский-Сурин: - И то сказать, господа, моё село Сарата, что в Аккерманском уезде, - чем вам не Саратов? До Саратова-то греки, чать не доходили…. И тут я склоняюсь, господа, к мысли, что производство названия Саратова от тюркского «Сары-тау» (жёлтая гора) не выдерживают никакой критики. Ну, есть там гора, так она издревле Соколиной зовётся. А вот Сарат, думаю, восходит к древнеиндийскому корню sarat, что в переводе – течёт, текущая. Немало, скажу вам, на Руси рек и находящихся рядом поселений, с этим именем – Сарат. Но ведь не индийцы приходили сюда названия давать! Получается, что славяне – суть древние индийцы!? А, кстати, в Крыму, возле городка Белокаменска есть развалины крепости Инкерман! Случайно ли такое созвучие «Аккерман-Инкерман», господа?

Олсуфьев: - Позвольте и мне слово молвить, господа! Считаю, что не случайно именно сюда совершили «лингвистическое паломничество» Кирилл и Мефодий. И не случайно именно Крым, старославянскую Корсунь, избрал князь Владимир местом крещения. Само имя города, произносимое на греческий манер как Херсон, явно имеет праславянские корни, связанные с крепостью, мужской силой….

Возле стола с беседующими учёными, прервав говорящего, появляется Цезария. Она звенит над их головами в колокольчик, диспут смолкает.

Цезария: - Господа-господа, милости прошу прервать вашу высоконаучную дискуссию, чтобы отведать напитков и лёгких закусок, развлечь дам танцами и приятным разговором. А потом вам предстоит второй раунд!

Учёные оставляют свои стулья, идут к массе гостей, где дамы блещут нарядами, мужчины – мундирами.

Фасмер отрывается от бумаг, на которых что-то быстро записывал, переворачивает листок, кладёт сверху перо. Лишь затем встаёт из-за стола, следует за всеми.

 

Сцена 4

В том же зале. Обычная суета с тонкими бокалами, толстыми бутылками, фамильными тарелками и серебряными вилками вокруг длинного, покрытого белоснежной скатертью  фуршетного стола. Возле дальней стены расположилась небольшая группа музыкантов, они уже настроились и наигрывают что-то лёгкое из Штрауса. Первые пары уже начинают кружиться.

Среди вальсирующих пар – Цезария Бодуэн де Куртенэ и Юрий Олсуфьев. Как и все молодые дамы, она одета в воздушное платье, её вьющиеся чёрные волосы убраны живыми цветами, на голых плечах – лёгкая меховая горжетка с изящной головкой лисички, отделанной опытным ювелиром. Граф Олсуфьев – в мягких войлочных сапогах на низкой подошве, что доставляет даже некоторое удобство в вальсе. Одет в длинную серую домотканую рубаху-толстовку, широкие «мужицкие» штаны.

Сквозь музыку слышится их разговор.

Олсуфьев: - Каковы продвижения Вашего прожекта по созданию музыкальной антологии славянской музыки, милая Цезария? Сумели Вы соотнестись с Георгием Алексеевичем Римским-Корсаковым? Он ведь, кажется, однокашник протеже Вашего батюшки – Максимилиана Фасмера?

Цезария: - О, Вы запомнили наш давишний разговор…? Нет, дорогой Юрий, с Римским-Корсаковым я пока не соотнеслась, материала мало. Но я воспользуюсь Вашим советом устроить эту встречу через Максимилиана. Однако я уже беседовала с профессором консерватории Преображенским, он дал мне несколько дельных советов. Правда, о многом, что он сказал, я и сама догадывалась.

Олсуфьев: - Вот Вы, прелестная Цезария Ивановна, благодаря Вашему папеньке и Вашей маменьке, умны, начитаны, здоровы. Значит, это дар Природы, не так ли?

Цезария: - Пока – так, но к чему это Вы клоните, граф Олсуфьев? Я всегда знаю: Ваши вопросы неспроста….

Олсуфьев: - А к тому, что на прекрасных раменах Ваших сейчас, простите великодушно, устроена могила этой самой Природы. Невинная зверушка, убитая для Вашего каприза, и больше – ни для чего! И вместо глаз у неё теперь – бездушные камни, хотя и сверкающие, но – мёртвые.

Цезария: - Знаете, досточтимый Юрий Александрович, с тех пор, как Вы увлеклись идеями Льва Николаевича Толстого, стали просто несносным. И одеваетесь этак шутовски. Это у вас, у людей графского титула – такое помешательство, что ли? Род чумы? Мадам Лопатина из Москвы приезжала, так анекдот рассказала. Едет она, глядит, а граф Лев Николаевич Толстой собственноручно тяжёлую бочку с водой на салазках толкает. А кучер её тут и крякнул: «Какой он к чёрту граф! Он – шальной!». Вот так и горничная моя Глаша говорит: «Баре с жиру бесятся…».

Олсуфьев: - С каких это пор, барышня Цезария Бодуэн де Куренэ стала с простолюдинским мнением считаться? Мы с Вами одинаково «при блате великом возросли», да и предки ваши французские, думаю, не меньше моих знатны древностью своей и… дремучестью, а того более – зверья разного тьмы и тьмы побили. От злобы их, да от жадности, а, главное, от глупости – все беды на Земле происходят, войны, предательства, зависть. Прав Лев Николаевич, пора разорвать этот порочный круг, пора остановить кровавую вакханалию.

Цезария: - Ах, вот, как я Вас узнала! 

Олсуфьев (насмешливо): - И как же?!

Цезария: - Вы – двуличный, неискренний человек. Вы насмехаетесь надо мною и моим папа… . И… и давешним словам вашим я теперь не верю…!

Цезария изящно уворачивается из объятий партнёра и, всплеснув руками, быстро, почти бегом, уходит. Общество в недоумении наблюдает сцену, провожает её глазами.

Граф Юрий Олсуфьев с напускным равнодушием проследует к выходу, про себя тихо бурчит: «Верно заметила графиня Софья Андреевна: брак – это грех и падение, искупление – только дети». Потом, видимо, передумав, он поворачивает к карточному столу.

 

Сцена 5

Там же. Вечер продолжается. Вальсы сменяются мазурками. Лакеи во фраках не устают подливать шампанское, подносить печенье и тортики. Идёт общий гомон и движение.

Фасмер стоит у высокого окна. Тяжёлые портьеры раздвинуты. Он глядит на Неву, на ломанные линии горизонта Санкт-Петербурга. Закат.

В руке его бокал с шампанским, в другой – маленькая серебряная ложечка. Тарелочка китайского фарфора с пирожным поставлена на широкий подоконник, так удобнее. Он – неподвижен, задумчив.

К Фасмеру подходит Цезария.

Цезария: - Отчего Вы не танцуете, милый Максимилиан Романович?

Фасмер, не слыша, продолжает смотреть вдаль. Цезария растеряна, она осторожно кладёт свою ладонь на его руку.

Цезария: - Максимилиан Романович, Вы где? 

Фасмер (резко обернувшись к ней, возбуждённо): - Взгляните туда, дорогая Цезария Ивановна, взгляните туда! Смотрите, город Петра Великого словно кровью залит! Не ладно это, к большой беде. Кровавое воскресенье нам скоро невинным эпизодом истории покажется!

Цезария: - Что за ужасы вы говорите, Максимилиан! Это просто закат такой сегодня багровый. Никак не может быть страшнее, чем тогда, когда только по официальным данным было 130 убитых и 300 раненых! Давайте не станем вспоминать тот кошмар! 

Фасмер: - Простите, я не хотел Вас пугать! Просто смотрел сейчас в окно и удивлялся странности и сплетённости мироздания, людей и судеб….

Цезария: - Что Вы хотите этим сказать? Что имеете ввиду?

Фасмер (указывая в окно): Во-о-он, видите, купол церкви лейб-гвардии Семёновского полка? Видите, как слились в нём золотое и красное…. А ведь церковь эту строил молодой тогда архитектор Николай Леонтьевич Бенуа, будущий главный архитектор Петергофа, действительный статский советник. На стене же у вас в зале – прекрасная акварель работы Александра Бенуа, его сына.

Цезария: - Да-да, «Карнавал на Фонтанке», это подарок к юбилею папа. Мне ужасно нравится!

Фасмер (продолжая): - Но заметили ли вы, дорогая Цезария, что там изображён вроде бы весёлый праздник, а гребцы – в форме солдат Семёновского полка? И именно этот полк в прошлом году был брошен для подавления декабрьского восстания рабочих в Москве, именно этот полк расстреливал бегущих у нас в Северной столице. А, знаете ли вы, что Арестный дом у нас в Санкт-Петербурге, который был переполнен простым людом в январе прошлого года, тоже строил старший Бенуа?

Цезария (растерянно):- Но не выбрасывать же теперь из-за этого замечательную картину… Вы почему-то неплохо знаете прекрасное семейство Бенуа…. У них очень красивые девочки.

Фасмер: - С внуком Николая Леонтьевича, сыном Александра Николаевича - Карлом, я школярствовал в славной гимназии Мая, где учились все Бенуа, он сейчас пошёл по медицинской части. Не скрою, я и в дом их вхож, младшего Николеньку на ноге качал. И с сёстрами дружен.

Но я сейчас вспоминал о другом, о том, что недавно, в минувшем августе, и именно на железнодорожной станции Петергофа, спроектированной Бенуа-старшим, командир Семёновского полка Георгий Александрович Мин был убит эсеркой за жестокость. Газеты пишут, что непосредственно генералу Мину принадлежит приказ: «Арестованных не иметь и действовать беспощадно». Так семёновцы, гордость Русской армии, пришли в рабочие посёлки, на заводы и фабрики по линии Московско-Казанской железной дороги. Без суда и следствия было расстреляно более 150 человек. А вообще по Москве – тысячи погибли. А с замечательной дочкой «кровавого полковника» я тоже знаком, с ней близко дружен мой младший брат Рихард. Вот, я и говорю, что причудливы хитросплетения судьбы. Судьбы, увы, порой жестокой и беспощадной.

Цезария:- Перестаньте, пожалуйста, Максимилиан Романович, эти ужасные вещи пересказывать, пойдёмте лучше танцевать.

Фасмер: - Я? Танцевать? С превеликим удовольствием! Но вы, кажется, всегда были ангажированы графом Олсуфьевым…?

Цезария: - Ах, я больше не хочу о нём слышать…! Он….

Фасмер (перебивая, с жаром): - Извините! Я рад, я очень рад! А, какой сейчас танец?

Цезария (успокаиваясь): - О, это особый танец! Возможно, вы обращали внимание, что каждый раз в середине вечера музыканты играют полонез, ходзоны полонез графа Огинского. Это - в честь отца, в честь нашей далёкой Родины. Я не могу не выйти на этот танец, не могу не порадовать папа.

Фасмер: - Весьма великодушно с вашей стороны такое нежное внимание к родителю. Почту за честь стать вашим партнёром в столь богоугодном деле, Цезария!

Цезария (хитро улыбнувшись): - W Polsce ten taniec jest weselnej…!

(ТИТР:В Польше этот танец считается свадебным).

Фасмер:- Что? Что?

Цезария:- Пойдёмте, пойдёмте скорее! Уже начинается!

Звучат первые пронзительные такты полонеза Огинского. Цезария и Фасмер успевают встать в исходную позицию и с высоко поднятыми головами: пам-папапам-пам-пам-паппам…..

Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, сидя в окружении свиты, благосклонно смотрит на них. 

Когда последние такты смолкают, к хозяину дома быстро подходит граф Олсуфьев.

Олсуфьев: - Прошу Вашу милость не казнить, а миловать. Ваше сиятельство Иван Александрович, внезапно возникли обстоятельства по юридической части, коей я служу, принуждающие меня покинуть ваше славное общество. Разрешите откланяться?

Бодуэн де Куртенэ (усмехнувшись): - А, коли не разрешу…? (Глянув на растерянное внезапным ответом лицо молодого графа) Ладно-ладно, милейший Юрий Александрович, ступайте. Хотя вы весьма сведущи в филологических и исторических науках, но вам, юристам, всё же, наверное, скушновато в нашей компании….

Олсуфьев: - Что вы! Напротив, это весьма познавательно и увлекательно, просто… обстоятельства-с…. 

Бодуэн де Куртенэ: - Хорошо, хорошо, ступайте с Богом. Родителям своим кланяйтесь от меня….

Олсуфьев кланяется, уходит.

Бодуэн де Куртенэ: - Итак, господа, вернёмся к столу!

Все встают, идут занимать свои места.

 

Сцена 6

Там же. Вечер продолжается. Лакеи приступили к перемене блюд. Музыканты, сложив инструменты на свои стулья, отошли к отдельному столу. Картёжное общество пополнилось зеваками. Кто-то завёл игру в фанты. Другие разошлись по своим группкам, оживлённо что-то обсуждая.

Учёное общество расселось по своим местам. Пустует только стул графа Олсуфьева.

Бодуэн де Куртенэ: - Итак, сегодня у нас продолжается бенефис нашего дорогого Алексея Александровича Шахматова. Поделитесь с нами своими изысканиями, милостивый государь! Просим!

Шахматов: - Я бы хотел, господа, продолжить дело, начатое нашим великим академиком Михайло Васильевичем Ломоносовым: подвергнуть сомнению нормандскую теорию развития Руси. Замечу, что Сказание о призвании Варягов известно в нашей исторической литературе преимущественно в том виде, в каком оно занесено в Повесть временных лет, то есть в летописный свод начала ХII века, сохранившийся в многочисленных переделках, исказивших первоначальный оригинал и восходящих к XIV-ХVII вв. Сравнительное изучение Лаврентьевского, Радзивиловского, Ипатьевского и Хлебниковского списков в значительной степени достаточно для возобновления текста древнейших изводов Повести временных лет. Но, господа, будет ли это первоначальным видом Сказания?

Многия соображения заставляют ответить на этот вопрос отрицательно.

Во-первых, из этого Сказания, читающегося в большей части списков Повести под 6370 (862) годом, неясно, кто собственно был призван на княжение Славянами, Кривичами, Чудью и Весью - варяжские или русские князья, Варяги или Русь. Правда, обратите внимание, летописец отожествляет Русь и Варягов в этом своем сказании, но потом отговаривается так неловко, что позволяет заподозрить позднейшую вставку. Вот, послушайте, господа.

(Шахматов надевает пенсне, открывает свои листы бумаги, находит нужный текст, читает).

«И идоша за море к Варягом, к Pyci,(выделяет он голосом)сице бо ся звахутъ Варязи Русь, яко се друзии зовутся Свее, друзии же Урмане, Анъгляне, друзии Гъте тако и си Русь». Слова «к Pyci», «Русь» нарушают первоначальную нить рассказа о призвании Варягов. Действительно, если Русь тожественна с Варягами, идея призвания иноземцев нивелируется. Во-вторых, совсем неясен смысл нижеследующей фразы сказания: «и от тех Варяг прозвася Рускаа земля Новгородци». А вот ещё: «тии суть людие Новгородьци от рода Варяжска преже бо беша Словени». Получается, что новгородцы – это и есть варяги, называвшиеся славянами.

Вывод же таков: летописец, делая вставки, как бы сейчас сказали, «по политическим мотивами», всё же подаёт нам сигналы Истины.

Бодуэн де Куртенэ: - Вы хотите сказать, что Нестор-летописец, работая по прямому указанию властей, сознательно оставлял в текстах «опечатки»? 

Шахматов: - Именно так! Он как бы запутывается в неправде и, поясняя, проговаривается…. Так, в космографическом введении находим место, имеющее близкое отношение к Сказанию о призвании Варягов. В перечне племен, сидящих на западе и к югу названа Русь в том же соседстве, как в Сказании: «Афетово бо и то колено: Варязи, Свеи, Урмане, Готе, Русь, Агняне». Вместе с тем, однако, Русь названа выше среди народов, населяющих Россию: «В Афетове же части сидят Русь, Чюдь и вси языци: Меря, Мурома, Весь, Мородва» и так далее. Помещение Руси среди варяжских народов, живущих на западе, могло бы дать придирчивой критике основание отметить противоречие этого места с сообщением Сказания о том, что Рюрик и его братья «пояша по собе всю Русь».

Бодуэн де Куртенэ: - Ну, здесь я согласился бы со Степаном Александровичем Гедеоновым, утверждающим, что это выражение летописца нельзя понимать в буквальном смысле....

Масальский-Сурин: - А я слышал, господа, что варяги – это не нация, не народность. Это – профессиональное сообщество людей, оторвавшихся от обычных занятий земледелием, скотоводством и ремёсел. Варяги – это волоки, бурлаки.

Вспомним, что судоходство было главным видом транспорта для дальних сообщений. Корабли таскали из реки в реку, из моря в море. Ясно, что со временем данным делом стали профессионально заниматься команды крепких мужчин. Они знали все рифы и мели на своих участках, у них были наготове все снасти, они грамотно делали эту трудную и ответственную работу. Понятно и то, что иной раз не брезговали волоки и грабежом, потому и лютого зверя, ворующего ягнят, назвали волок, волк. Создавали они и охранные дружины, и ходили в походы, как наёмники. Потому и закрепилось слово – враги, те же волоки, но в иной огласовке.

Иловайский: - Интересная мысль! Хотите сказать, что это нечто, аналогичное современным казакам…? То есть, разный люд объединился из соображений, так сказать,  общей деятельности, а со временем превратился в отдельный народ…? Очень интересная мысль…. Надо бы в этой стороне поискать…. (потирает руки, улыбаясь). 

Масальский-Сурин (вдохновившись): - Да, та же Повесть временных лет говорит: «бе путь из Варяг в Греки, и из Грек по Днепру, и вверх Днепра волок до Ловоти, и по Ловоти внити в Илмерь озеро великое, из негоже озера потечет Волхов и втечет в озеро великое Нево, и того озера внидет устье в море Варяское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река». Это чистое указание мореходу, что на этом пути волочь, а волочь приходилось много: два больших перехода из водоёма в водоём, да ещё внутри водоёмов – до судоходных мест. Замечу: за Ильмень-озером даже деревня есть – Волок. Трудная работа. Думаю, и Волга наша – от волока.

Бодуэн де Куртенэ: - Да…. И, когда же это могло случиться, по вашему мнению?

Шахматов: - Судя по тому, что в исследуемых словах присутствует звук «р», который и сегодня русские дети с трудом выучивают, можно смело предположить, что формирование слова произошло до нашей эры, но уже близко к нам. Вообще мы мало уделяем внимания семасиологии, фонетике, не при Иване Александровиче будь сказано, который этой теме с нежного возраста предан.

Бодуэн де Куртенэ: - Полноте, любезный Алексей Александрович, этой теме и двух жизней мало будет. Как, впрочем, и нахождению истины о происхождении и бытовании славян. Вон, какую интересную теорию ныне ваш шурин Виктор Адамович выдал...! (он через стол обращается к Фасмеру) А Вы что, молодой человек, об этом думаете?

Фасмер: - Специально этой темой я не занимался, но знаю, что мои далёкие предки происходят из Мёкленбурга, название которого произошло от древнего города, который в 973 г. упоминается как славянский Велеград — «большой (великий) город». Позднее немецкие племена вытеснили славян и в X—XI веках название трансформировалось в Мёкленбург, что есть это прямая калька со славянского. Причём, наследственные герцоги Мёкленбурга возводили свою родословную к местным славянским князьям. Так герцог Генрих Борвин I в своей родословной чётко указывает, что он - сын последнего князя бодричей Прибыслава II. Это факт, господа. Говорящий факт.

Иловайский: - И таких примеров – масса! Но я бы хотел развить тему варягов. Известно, что шведскую провинцию Рослаген (Родслаген) как-то не убедительно, но лишь интуитивно связывают с профессиональным обществом Rodhsin (гребцов) и видят здесь некую связь с нашею Русью. Мой учитель, упомянутый Степан Александрович Гедеонов, разбил эту теорию в пух и прах, но в свете предположения господина Масальского-Сурина, это положение приобретает иное звучание.

Фасмер: - К тому же отмечу, что теряюсь в этимологии слова «бурлак», нашёл в разговорном латышском языке дополнительное значение - «разбойник». А в разговорном литовском языке этим же словом называли местных русских старообрядцев. В румынском же бурлаком называют холостяка. Что во многом поддерживает предположение об особой кастовости людей этой профессии, считая, что бурлаки и волоки – суть одно и то же.

Шахматов: - Как бенефициар, и я молвлю. Мне тоже приходилось фиксировать в русских деревнях широкий смысл, скрытый в слове «бурлак». Это не только тот, кто тянет корабли бичевой, но это человек, уходящий на приработки: рубить дома, класть печи, на сплав и так далее. Бурлачить — это не обязательно таскать баржи. В Вологодской области это слово несёт даже смысл «охотиться», приносить добычу..

К столу, где происходит учёная беседа, вновь подходит Цезария Бодуэн де Куртенэ.

Цезария (хлопая в ладоши): - Ну, коли мужчины уже заговорили про охоту, значит прервать их учёный диспут не грех! Прошу вас, господа, вновь прерваться для более светского и праздного времяпрепровождения! Музыка играет!

Участники учёного собрания встают, отодвигая стулья. Фасмер аккуратно сбивает, выравнивая, исписанные листы, бережно сворачивает и кладёт во внутренний карман просторного сюртука. Сквозь звуки музыки ему слышится далёкий голос, который настойчиво спрашивает: «Wir arbeiten? Sie arbeiten warden?».

Зал в доме Ивана Александровича Бодуэна де Куртенэ блистает.

 

Сцена 7

Берлин 1939 г. Кабинет Фасмера. Фасмер, задумавшись, стоит у окна. 

Фон Леерс :- Wir arbeiten? Sie arbeiten werden?

(ТИТР: Будем работать? Вы будете работать?)

Фасмер устало садится обратно к столу. Подпирает голову руками, устало, непонимающим взглядом долго смотрит на фон Леерса.

Фасмер: - Was Sie von mir?

(ТИТР: Что вам от меня надо?)

Фон Леерс: - Ich wiederhole: Ihre Arbeit, Ihre frьhere Arbeit gedemьtigt Deutsche Volk, haben groЯe arische Rasse auf der Ebene der Nationen der zweiten Sorte. Ihre Behauptung, dass das Deutsche Volk reichte die Krьmel vom Tisch der Russen - empцrend. Dr. Goebbels sicher, dass fьr solche Worte zu senden in ein Konzentrationslager. Aber er gibt Ihnen die Mцglichkeit, sich zu bessern. Die Letzte Mцglichkeit!

(ТИТР: Я повторяю: ваши работы, ваши прежние работы унизили немецкий народ, поставили великую арийскую расу на уровень наций второго сорта. Ваши утверждения того, что немецкий народ хватал крохи со стола русских - возмутительны. Доктор Геббельс считает, что за такие слова следует отправлять в концентрационный лагерь. Но он даёт вам возможность исправиться. Последнюю возможность!)

Фасмер: - Was Sievon mir?

(ТИТР: Что вам от меня надо?)

Фон Леерс: - Wir haben es mit Doctor Goebbels.Wir glauben, dass, Sie schreiben mьssen Wцrterbuch. Wir wissen, dass Sie fьr eine lange Zeit damit beschдftigt. Wir helfen Ihnen, drucken Sie dieses Wцrterbuch in einer groЯen Auflage, helfen zu verbreiten. Sie erhalten ein gutes Honorar und den Titel des Akademikers.

(ТИТР: Мы обсуждали это с доктором Геббельсом. Мы считаем, что вы должны написать словарь. Мы знаем, что вы давно этим заняты. Мы поможем вам напечатать этот словарь большим тиражом, поможем распространить. Вы получите хороший гонорар и звание академика). 

Фасмер: - Welches Wцrterbuch? 

(ТИТР: Какой словарь?)

Фон Леерс: Russisches etymologisches Worterbuch.

(ТИТР: Этимологический словарь русского языка).

Фасмер (усмехнувшись): - Und alle?

(ТИТР: И всё?)

Фон Леерс: - Sie mьssenn ochdiejene Artikel, dieich Ih nenschickte, in Ihrer Zeitschrift «Zeitschrift fьr slavische Philologie».

(ТИТР: Вы ещё должны опубликовать те статьи, которые я вам посылал, в своём «Журнале славянской филологии»).

Фасмер: - Und, da ist was Los? So wissen Sie, verцffentlichen Sie Ihre Nazi-Ketzerei ich nicht wecken, unter keinen Umstдnden! Besser lassen Sie mich hдngen!

(ТИТР: А, вон в чём дело? Так знайте, публиковать вашу нацистскую ересь я не буду ни при каких обстоятельствах! Пусть лучше меня повесят!)

Фон Леерс: - Und hдngen! Blцder Esel! Unteroffizier der SS Herbert Breyer Verantwortung fьr Sie. Er wird den ьberblick ьber Ihre Arbeit. (он усмехнулся) Und… schьtzen Sie.

(ТИТР: И повесим! Упрямый осёл! Ефрейтор СС Генрих Брайер приставлен к вам. Он будет следить за вашей работой. И….будет охранять вас).

Генрих Брайер, который всё это время стоял у окна за спиной Фасмера, щёлкнул каблуками, вытянулся. 

В этот момент дверь кабинета открылась, вошла юная фроляйн - Маргарита Вольтнер. На большом железном подносе – изящный кофейник, сахарница и три чашки.

Блестящие белокурые волосы зачёсаны на косой пробор, концы завиты. Длинная, до щиколоток, тёмная шерстяная юбка, белая шёлковая блузка, плотный шерстяной жакет чёрно-белый меланж. Тёмно-серые чулки. Чёрные туфли на среднем каблуке. 

Зелёные глаза смело взглянули на трёх нахохлившихся мужчин в кабинете.

Маргарита Вольтнер (улыбаясь): - Ob Kaffee, meine Herren! HeiЯer Kaffee macht einen kьhlen Kopf....

(ТИТРЫ: Не желаете ли кофе, господа! Горячий кофе делает голову холодной…).

Немая сцена.

Фасмер: - Хорошо, Маргарита. Поставьте, пожалуйста, кофе мне на стол. Возможно, вы как раз вовремя.

Фон Леерс: - Deutsch sprechen! Ich verlange, dass Sie Sprachen Deutsch!

(ТИТРЫ: Говорите по-немецки! Я требую, чтобы вы говорили по-немецки!)

Фасмер: - In meinem Haus kann man nichts verlangen. Und mit seinen Studenten, studierend die Russische Sprache, die ich spreche Russisch.

(ТИТРЫ: В моём доме вы ничего не можете требовать. А со своими студентами, изучающими русский язык, я говорю только по-русски).

Фасмер (обращаясь к Вольтнер): - Поставьте поднос, дорогая, и обождите в зале, мы скоро закончим с этим обиженным господином и я вас приглашу.

Маргарита: - Да, профессор. 

Ставит поднос на стол и быстро уходит, затворив за собой дверь.

Фасмер(фон Леерсу): - Wenn Sie nicht aufhцren, mich zu erschrecken und nicht verlassen, Ihre versuche, mich zu erpressen, ich werde darьber berichten Herrn Goebbels. Und sage auch, dass Sie stцren mich in der Vorbereitung Wцrterbuch der Russischen Etymologie. Alles klar?

(ТИТРЫ: Если вы не прекратите меня пугать и не оставите своих попыток шантажировать меня, я доложу об этом господину Геббельсу. И доложу также, что вы мешаете мне в подготовке словаря русской этимологии. Всё ясно?)

Фон Леерс: - Ja. Ich sage, dass Sie an die Arbeit. Heil Hitler!

(ТИТРЫ: Да. Я доложу, что вы взялись за работу).

Он щёлкнул каблуками и вскинул руку в нацистском приветствии. Генрих Брайер молниеносно ответил тем же.

 Фасмер (устало махнул рукой, произнёс по-русски): - Ступайте, барон!

Йоханн фон Леерс, чётко развернувшись на каблуках, длинный, с прямой спиной, удалился из кабинета. Чеканный звук его сапог слышался ещё и в других комнатах.

Фасмер (ефрейтору Генриху Брайеру раздражённо): - А ты чего стоишь тут, как истукан? Не понимаю, зачем тебя ко мне приставили?

Брайер (с сильным акцентом): - Я просить простить меня, профессор, - приказ! Я должен помогайт вам абсолютно во всём. И я должен докладывайт. Tut mir Leid.

Фасмер (изумлённо): - Вы говорите по-русски?

Брайер: - Я ваш студент первого курса, господин профессор. Мне даже выпала честь играть против вас в футбол, а потом мы пили пиво после матч.

Фасмер (в сторону двери из кабинета): - Маргарита! Маргарита! Идите сюда, вы увидите чудо! Молчащий агнец заговорил!

Маргарита входит быстро. Ясно, что она стояла сразу за дверью. Бросает пытливый взгляд на хозяина кабинета, затем - на юношу-гиганта в форме СС.

Фасмер (Брайеру): - Да, я вспоминаю, это вы стояли в полузащите слева. 

Он тут же поворачивается к подходящей Маргарите, поясняет:

- В сентябре у нас был традиционный товарищеский футбольный матч между преподавательским составом и студентами-первокурсниками. Оказывается, наш гость был тогда моим противником и… даже не дал мне пробить верный гол!

Маргарита (улыбнувшись): - Да, профессор, я помню его на поле. Такого… гре-на-дёра…(правильно я сказала?)… нельзя не заметить. Но в форме футболиста он мне нравился больше.

Генрих Брайер смущённо молчит, опустив голову. Но руки лежат на автомате, который по-прежнему висит на его груди.

Фасмер: - Так, говорите, мы потом ещё и пиво вместе пили у Вильгельма Краузе!? Поразительно! Как вас зовут? Напомните-ка…

Брайер (вытянувшись и щёлкнув каблуками): - Генрих Брайер, господин профессор!

Фасмер: - Э-э-э, нет, так не пойдёт. Свои замашки гитлерюгента оставляйте за порогом моего дома. Здесь вы – студент, помощник, может даже – будущий профессор, потому мы перед вечностью равны. Расслабьтесь, Генрих. Расскажите-ка, откуда вы знаете русский язык и почему решили его изучать?

Фасмер (Маргарите): - Садитесь, душенька, вон в то кресло! Послушаем.

Фасмер (Брайеру): - А вы – садитесь… да, вот хоть на этот стул. Да, снимите-ка вы этот ваш чёртов автомат, повесьте его… да, вон хоть тому лосю на рога (указывает на голову лося на стене, охотничий трофей). И – шапку с головы снимите, всё-таки в приличном доме находитесь.

Брайер подчиняется. Но автомат он не повесил, а положил на пол под головой оленя, на автомат сверху – тёплую форменную фуражку. Потом садится на стул, уже не помня о том, что всего несколько минут назад на этом стуле стоял сам доктор Геббельс, один из главных руководителей Третьего Рейха.

Фасмер усмехнулся: сидящий Байер с прямой спиной воображаемо оказался практически на одном уровне с Геббельсом, стоящем на этом стуле. «Что великое? Что смешное?» - подумал он.

Фасмер подошёл к книжным стеллажам, где между полками сработан резной шкафчик-бар. Налил себе в широкий бокал тёмно-шоколадный коньяк. По кабинету разнёсся тонкий цветочный аромат.

Фасмер: - Маргарита, угостите нас, пожалуйста, кофе. Там есть третья чашечка и для вас.

Маргарита Вольтнер подошла к столу и начала разливать кофе. Наступила тишина.

 

Сцена 8.

Там же. Те же.

Фасмер чередует мелкие глотки: коньяк и кофе, Маргарита Вольтнер попивает свой кофе, оба внимательно смотрят на молодого человека в чёрной форме. Брайер делает вид, что сосредоточился на помешивании ароматного напитка серебряной ложечкой. Чашка с блюдцем утонули в его ладони.

Фасмер (Брайеру): - Итак. Кто вы? Что вы? Откуда такая тяга к познанию русского языка? Как вы вообще оказались в моём доме, чёрт возьми?!

Увидев, что Брайер собирается встать, раздражённо добавляет:

- Сидите! Пейте кофе! Мы здесь не в казарме и даже не в аудитории, потому можем общаться по-домашнему. Тем более, что, кажется, обстоятельства связали нас не на один день.

Фасмер справляется с нахлынувшим раздражением, спокойно продолжает:

- Итак. Судя по выговору, родились вы где-то на западе Германии, в Северной Рейн-Вестфалии и, скорее всего, в Дортмунде.

Брайер(сдавленным полушёпотом): - Ja, richtig, Herr Professor!

Фасмер (перебивая): - По-русски! Говорите по-русски, молодой человек! Раз уж вы здесь….

Брайер: - Да, Вы правы, господин профессор! Я родиться в Дортмунде, мой отец – пивовар, но в молодости он был шахтёр на рурских копях угля. Он очень хотеть, чтобы я хорошо учиться и стать учёным. У нас был работник Пётр, русский, был, как это у них говорить…, белый…, казачий атаман, он у нас уже больше 15 лет. Отец настаивать, и Фёдор настойчиво учить меня русский язык. Мы читали книги и читали ваш «Zeitschrift fьr slavische Philologie», журнал по славянской филологии. Говорили по-русски. Я кончить школу с похвальным листом.

Фасмер: - Так это отец вас заставил учить русский язык?

Брайер: - Сначала – да, когда мой отец сказать, что я буду лучшим, если буду знать то, чего не знают другие, но потом я сам понять, что я нужен Великой Германии. Это – моя миссия! Когда мы завоевать весь мир, кто-то должен будет руководить русскими, славянами, знать их язык. Да и на войне знать язык врага может пригождаться всегда.

Маргарита (иронично): - А, так вы мечтаете стать фюрером России?!

Брайер: - Каждый солдат должен в ранец иметь жезл маршала!

Фасмер: - …И вы решили начать поиски этого жезла с моего кабинета?

Брайер: - Нет, я nicht решать! Я делать успехи в военной подготовке, хорошо сдавать политические экзамены в наша молодёжная организация юных национал-социалистов. Я – студент университета, на ваш факультет. Я намереваюсь глубоко изучать вопрос славянский филологии, Indogermanistik und истории Восточной Европы. В прошлый месяц меня приглашать в политотдел и там был… беседа. Мне поручать помогать вам в создании правильный словарь этимологии русского языка, чтобы показать приоритет немецкой нации в сфера лингвистик. Меня представить барон фон Леерс, он долго говорить со мной. Я обязан докладывать о продвижении работа. Мои знания должны помогать мне. Потом я имел счастье быть представлен рейхсляйтер партии, гауляйтер Берлина, доктор Пауль Йозеф Геббельс! Прибыть сюда в составе его личной охрана.

Генрих Брайер всё-таки не усидел, соскочил со стула, вытянулся. Вскинул руку в нацистском приветствии: «Хайль Гитлер!». Кофе выплеснулся.

Фасмер (весело улыбаясь): - Успокойтесь, голубчик! Вы, наверное, знаете, что ваш кумир господин Геббельс родом из Пруссии, и вполне может статься, что у него славянские корни….

Маргариту забавляет ошарашенный вид юноши в мрачной униформе, она  поддерживает ироническую игру профессора.

Маргарита: - Конечно, ведь пруссы – это, как указывают исследователи, одно из славянских племён. У них было, конечно, много балтийских контактов и заимствований в языке, но средний род в их диалекте – чисто славянская характеристика.

Фасмер: - А, что очень многие, даже давешний приятель моего учителя Алексея Александровича Шахматова – магистр богословия и этимолог Георгий Георгиевич Трусман вполне живо доказывал, что древний прусский язык исчез в результате немецкой колонизации. И, хотя книга была издана в Ревеле им самим, а не академическим изданием, но она есть в моей библиотеке. Один эстонский коллега уступил мне её по вполне сходной цене. Так что, арийские корни пруссов – под большим сомнением.

Брайер (растеряно, скорее себе, чем им): - Мне, наверное, надо будет доложить об этом…?

Маргарита: - Так вы, ефрейтор Брайер, поставлены, значит, шпионить за господином профессором, за нами? 

Брайер (стоя у стула, положив руки на его спинку, несколько растерянно): - Нет, почему шпионить?...  Я прикомандирован помогать…. Это важная партийная миссия, поручение. Мои Berichte, доклады, отчёты не будут мешать ваша работа…. Готов выполнить любой приказ господин профессор.

Фасмер: - Любой?

Брайер: - So genau! Так точно! Любой приказ на благо Великого Рейха! 

Фасмер (указывая на верхнюю полку книжных стеллажей): - Тогда воспользуемся вашим гигантским ростом: достаньте-ка, мой молодой друг, во-о-он ту книжицу. 

Брайер берёт стоящую в стороне стремянку. Подставляет её в нужное место. Поднимается, поглядывая на Фасмера.

Фасмер: - Да-да, именно вон ту в старом кожаном переплёте «Житие Андрея Юродивого». И, вон ещё – копию «Супрасльской рукописи» Миклошича. И вот ниже, правее. Да, видишь, где крупно написано – «А. И. Соболевский». Вот. Доставай их. Тут тебе и история славян, и культура, и язык. А Соболевский научит тебя думать, сомневаться и искать. Кстати, Маргарита изучает сейчас «Слово о полку Игореве». Вам найдётся, о чём поговорить.

Маргарита приседает в книксене, забавно раздёрнув юбку руками в стороны. Брайер достаёт книги, держит их, как драгоценность тонкого хрусталя. Боится дышать.

Брайер: - Профессор…, это Вы мне…? Это же ценнейшие раритеты… .

Фасмер: - Ну, конечно, раз уж вас ко мне прислали, должен же я сделать из вас достойного руководителя славянских народов. Начнём с азов.

Брайер (утвердительно): - Вы надо мною смеётесь, профессор Фасмер.

Фасмер:- Смеюсь. Но книги всё-таки возьмите. Маргарита проводит вас в комнату для занятий. Положите их там. И, когда будете приходить ко мне, будете читать. Из дома выносить – категорически запрещено. «Супрасльскую рукопись»  и Соболевского возьмите сейчас же, читайте, а «Житие» положите вот сюда на стол, мне пока нужна эта книга.

Оборотившись к Маргарите Вольтнер:

- Маргарита, дорогая, проводите молодого человека, познакомьте его с нашим домом и, как тут всё заведено. А я ещё поработаю. До свидания, студент Брайер!

Маргарита и ошарашенный Брайер идут к двери кабинета, но тут ефрейтор спохватывается.

Брайер (делая несколько шагов в сторону, к лежащем на полу автомату и форменной фуражке): - Извините, профессор, я должен это взять с собой!

Фасмер (смеясь): О! Мне это точно не понадобится! Моё оружие – знание!

Брайер (вешая автомат на плечо, обнимая шапку и книги): - Да, у Вас, профессор, ausgezeichnete Bibliothek, превосходная библиотека, можно сказать – величайшая. Я уверен, такой нет даже в крупнейшие университеты.

Фасмер (довольно): - Не надо преувеличивать, молодой человек, в Берлинском университете собрана огромная и уникальная коллекция книг, американцы тоже не дураки, скупили по всему миру немало раритетных изданий. Спасаясь от большевиков, я, конечно, спас и свою библиотеку. Признаюсь, в революционной неразберихе Российской Империи, когда многим было не до книг, я сумел добыть редчайшие фолианты, в единственном экземпляре, иначе они погибли бы в печках-буржуйках.

Маргарита: - Герр Фасмер, Вы расскажете о том, как спаслись из железных лап красных большевиков?! 

Фасмер: - Не сейчас, юная фройляйн, не сейчас. Ступайте….

Они  уходят.

Фасмер вновь поднимается из-за стола, проходит по кабинету до двери. Останавливается перед дверью, прикрывает её плотнее. Разворачивается, идёт назад к столу. Останавливается у окна. На улице идёт мелкий моросящий дождь. Берлинцы с поднятыми воротниками, под зонтами спешат в разные стороны. Коньяк в бокале, согретый тёплой рукой, гармонизирует пространство за окном и в кабинете.

Смеркается рано.

 

Сцена 9

Берлин. 1940 год. Кабинет Фасмера.

Фасмер стоит у окна. Где-то в глубине дома слышится  звонок. За окном уже неразличимо темно. Только тусклые фонари едва пробивают осеннюю хмарь. Но зелёная лампа уравновешивает бесприютность улицы и уют кабинета. Незримые аромат и терпкость коньяка напоминают об ушедшем лете, о чём-то дальнем.

Тяжёлая дубовая дверь кабинета плавно открывается, с едва различимым скрипом железных петель. Входит Маргарита Вольтнер. В руках – небольшой серебряный подносик старинной работы. На подносе – конверты писем.

Маргарита: - Извините, профессор, почтальон Ганс Фогель любезно забежал, занёс письма, пришедшие вечерней почтой, он сказал, что не станет ждать до утра, что любезному господину профессору это может оказаться нужно и важно. Я поблагодарила его и дала марку. Вот эти письма, Herr Professor.

Фасмер (улыбнувшись): - Целая марка – это много, вы его разбалуете. Почту должна была просто взять горничная Гертруда. Стоило ли утруждаться, Маргарита…?

Маргарита: - Мадам Фасмер звонила, я говорила с ней. Она отпустила прислугу, просила передать, что её сестра Магда рожает, и она останется в её доме до благополучного разрешения от родов. На кухне есть холодное мясо и хлеб.

Фасмер (несколько растерянно): - А…, когда она разрешится от родов?

Маргарита: - Это известно только Господу. Возможно, через час-два, а возможно – через день-два. В любом случае сегодня мадам вернуться не успеет, господин профессор. 

Фасмер тем временем берёт письма с её подноса, молча рассматривает их, внимательно читая адреса. Но и бокал, наполовину полный коньяком не выпускает.

Фасмер (вдруг - громко): - А, вот оно! Вот оно! Вот она эта бумага! Броня! Железная бумага! Ай-да падре, ай-да Рихард, ай-да молодцы!

Маргарита (удивлённо): - Что случилось? Вы так взволнованы, дорогой Максимилиан Романович!

Фасмер: - Именно! Именно! Но я теперь только для вас, для близких, – Максимилиан Романович, только здесь, в этом кабинете. А там… (он неопределённым жестом указывает в окно). Там я – Макс Фасмер, истинный ариец!

- Вот-вот письмо из Санкт-Петербурга, тьфу, теперь – Ленинграда (…а, знаете, милочка, я Ленина этого однажды видел…), письмо от пастора действующей ещё в Советии лютеранской церкви. Глядите (он, не выпуская из рук, разворачивает письмо, демонстрируя Маргарите Вольтнер, цитирует): «Справка. Подтверждаю арийское происхождение М. Фасмера…». Та-а-ак… (читает про себя). Родители… Мать… Предки…. Отлично…. О, забавная приписочка: «К использованию в Советской России не подлежит»… Теперь - ни один швондер…!

Маргарита: - Да, вот, если б это письмо пришло в прошлом месяце…, герр Фасмер, когда Вас приглашали в Geheime Staatspolizei, в гестапо. И, что им от вас надо было?

Фасмер: - Что надо? Имя моё надо! Словарь надо! Надо втянуть меня в свои делишки…! Уверен, здесь без Геббельса не обошлось, хотя Гиммлер его, говорят, недолюбливает, но людей давить им группой сподручнее. Впрочем, давайте успокоимся, Маргарита, вам такие речи слышать не пристало. А мне – говорить. Просто голова кругом пошла…(улыбнувшись)…Наверное – от коньяка, и от вас, милая Гретхен….

Маргарита: - …И ещё удивительные у Вас «опекуны», герр профессор! Сам Геббельс! Потом - этот надутый барон. И смешной, глупый мальчишка-великан… . Просто – огромный ребёнок!

Фасмер: - Наверное, он тебе сразу понравился, когда появился здесь? Ведь и ты три года назад пришла сюда такой же отважной первокурсницей. А сегодня я даже не знаю, как без тебя обходился.

Маргарита: - Спасибо, господин профессор! Вы преувеличиваете, конечно. Я рада служить вам. Это большая честь находиться рядом с гением, дышать с ним одним воздухом.

Фасмер (весело): - «Гений» - это про меня? Ну, тогда, считай, зимнюю сессию уже сдала!

Оба смеются.

Фасмер: - Замечу, Маргарита, что, если скажешь студенту Брайеру про ребёнка, он будет в восторге!

Маргарита: - Почему, господин профессор? Думаю, он обидится….

Фасмер: - Нет-нет, юная фройляйн, ты не поняла. Ему надо чётко пояснить, что по-русски слово «ребёнок» происходит от видоизменённого слова «раб», а «рабёнок» - это сын раба. Вот тебе этимологическое подтверждение превосходства немецкой расы, подтверждение рабской сущности русских, всех славян! Уверен, он будет в националистическом восторге!

Маргарита (с наигранным подозрением): - Что-то тут не так, уважаемый Максимилиан Романович, я Вас знаю, раз вы так весело об этом говорите, то что-то здесь не так…, истинный ариец Макс Фасмер….

Фасмер (продолжая улыбаться): - Ну, конечно, конечно! Я это называю профанской этимологией, псевдонаучной подстановкой случайных совпадений, сдобренных политическим заказом. Нынче этим многие грешат. Впрочем, на подобные штуки попадался и я сам, сравнивая лексику разных народов и эпох.

Маргарита: - Так что ж там с «ребёнком»?

Фасмер: - О, это долгая история…. (Он посерьёзнел, пригубил из бокала). …Вот ты спрашивала, как я спасся от большевиков…. Сначала я спасся не от них. Сначала началась Первая мировая война. К нам, русским немцам, тогда стали относиться с подозрением, стало небезопасно. Да и голодно уже было в Санкт-Петербурге. Начались революционные волнения. Вот тогда я в первый раз собрал свою библиотеку в чемоданы и уехал в Саратов. Из тех мест родом был мой учитель Алексей Александрович Шахматов, он и составил мне протекцию. Там была и обширная немецкая община, на которую можно было опереться. Да и по официальной версии, я поехал изучать диалекты немцев Поволжья. Около года преподавал в тамошнем университете. И вот тогда-то как раз и случился октябрьский переворот, когда огромную и сильную страну просто перевернули с ног на голову. Случилось страшное. Все просто сошли с ума. Прямо, как сейчас в Германии.

Фасмер сделал глоток из бокала и покачнулся. Напоминание о пребывании в гестапо – не из самых приятных воспоминаний.

 

Сцена 10.

Берлин. Месяц назад. Холодно. Подвал политической полиции - гестапо. 

Голые стены камеры. Решётки на окнах. Облезлый стол. На столе – тощая папка. На корешке каллиграфически готической вязью выведено: «Die Gestapo. FALL№ 487/38. M. R. Vasmer. Spionage».

За столом сидит Следователь гестапо. Мужчина непонятных лет, нервное лицо, жидкие чёрные волосы. В линялой чёрной рубахе, чёрная же форменная куртка накинута на плечи. Он вынул из папки лист бумаги. Пробежал по нему глазами.

Следователь гестапо(неспешно читает вслух): - Max-Julius-FriedrichVasmer geboren am 28. Februar 1886 in St. Petersburg Familie Richard Julius Friedrich Vasmer und Amalia Maria, Julia (Geb Schaub). Der Vater - der Kaufleute, bis 1900 blieb die Deutsche Staatsangehцrigkeit

(ТИТР: Макс-Юлий-Фридрих Фасмер родился  28 февраля 1886 г. в Санкт-Петербурге, в семье Рихарда Юлия Фридриха Фасмера и Амалии Марии Юлии (урожденной Шауб). Отец - из купцов, до 1900 года сохранял германское подданство).

Подняв голову на Фасмера:

- Ist das so richtig?

(ТИТР: Всё верно?)

Фасмер: - Ja, Herr der Ermittler.

(ТИТР: Да, господин следователь).

Следователь гестапо: - Ich berate nicht verschlossen, wir wissen alles! Mit welcher Aufgabe Sie kamen nach Deutschland? Wie verbinden Sie sich mit Ihren Gastgebern-Kommissare? Nicht zuschweigen!

(ТИТР: Не советую запираться, нам всё известно! С каким заданием вы прибыли в Германию? Как связываетесь со своими хозяевами-комиссарами? Не молчать!).

Внезапно мысли уносят Максимилиана Романовича Фасмера в далёкий Саратов, в далёкий 1918 год. Холодно. Подвал ВЧК. 

Голые стены камеры. Решётки на окнах. Облезлый стол. На столе – замусоленная тощая папка, служившая раньше в какой-то бухгалтерии. На корешке каллиграфически выведено: «Расход». Но сверху, на лицевой стороне недавно приклеена серая бумажка. На ней коряво выведено: «ВЧК. ДЕЛО. М.Р. Фасмер. Шпионаж».

За столом сидит Следователь ВЧК. Мужчина непонятных лет, нервное лицо, жидкие чёрные волосы. В линялой гимнастёрке, чёрная кожаная куртка накинута на плечи. Он вынул из папки лист бумаги. Пробежал по нему глазами.

Следователь ВЧК (неспешно читает вслух): - Максимилиан Романович Фасмер родился  28 февраля 1886 г. в Санкт-Петербурге семье Рихарда Юлия Фридриха Фасмера и Амалии Марии Юлии (урожденной Шауб). Отец - из купцов, до 1900 года сохранял германское подданство.

Подняв голову на Фасмера:

- Всё верно?

Фасмер: - Да, только я не знал, когда именно отец принял гражданство Российской Империи, я тогда был маленький. А так – верно, да…

Следователь ВЧК  (заводясь): - Умничать собрался!? Об Империи печёшься! Мы всё про тебя знаем! Про тебя и про весь ваш контрреволюционный заговор!

Фасмер (растеряно): - Извините. Я не понимаю…

Следователь ВЧК: - Не понимает он! Русского языка не понимаешь, профессор! Отвечай: с какой целью ездили в Австрию, почему, с какой целью из Питера перебрались в Саратов? С кем поддерживаешь связь, сволочь!? Кто входит в вашу организацию?! В каких отношениях ты был со студентами, убитыми вчера на Царицинской?!

Фасмер: - Я не знаю, о чём вы говорите, я просто преподаю языкознание, политикой не занимаюсь. Конечно, у нас есть студенты и преподаватели, активно настроенные, но я далёк от этих дискуссий.

Следователь гестапо: - Der Verrдter der groЯen Deutschland! Du mich verarschen, du lachst mich aus! Sprich Deutsch! Ich zeige dir, wie sдen die rote Propaganda!

(ТИТР: Предатель великой Германии! Ты ещё издеваешься, смеёшься надо мной! Говори по-немецки! Я тебе покажу, как сеять красную пропаганду!).

Фасмер: Tut mir Leid, Ich weiЯ nicht, was Sie sagen, ich bin einfach unterrichte Sprachwissenschaft, politisiere nicht. Natьrlich haben wir Schьler und Lehrer, aktiv konfiguriert, aber ich bin weit von diesen Diskussionen.

Следователь гестапо: - Nenne die Namen dieser Leute! Sag denen, mit denen du verbunden bist! In welcher Beziehung du mit den Studenten, getцtet gestern auf der KaiserstraЯe?!

Следователь ВЧК: - Назови имена этих людей! Назови тех, с кем ты связан!

Фасмер: - Ich habe mit niemandem verbunden. Ich mache nur die Wissenschaft!

(ТИТР: - Я ни с кем не связан. Я занимаюсь только наукой).

Следователь гестапо: Ihre Mutter Jьdin?! In Ihrer Familie waren die Juden?

(ТИТР: Ваша мать еврейка?! В вашей семье были евреи?)

Фасмер: - Meine Mutter ist gebьrtige Tante persцnlichen der Adjutant Fьhrer Julius Shaub. Mir ist er ein Cousin. Unsere Familie– die alte Gattung, hat arischen Herkunft.

(ТИТР: Моя мать – родная тётя личного адъютанта фюрера Юлиуса Шауба. Мне он – двоюродный брат. Наша семья – древний род, имеет арийское происхождение).

Следователь ВЧК: - Берите пример с начальника телеграфа Руднева, который признал власть большевиков и немедленно был освобождён из тюрьмы. И вам я не советую упорствовать. Вам знаком профессор Чуевский? Он вам рассказывал, как киргизы зарезали двух большевистски настроенных солдат?

Фасмер: - Я ничего не знаю. В разговоры не вступаю. При обыске у меня ничего предосудительного не обнаружено. Я – лингвист, диалектолог. Например, по вашей речи я могу определить семитское влияние…

Следователь гестапо (выхватывает револьвер):- Was! Abschaum! Ich dich an die Wand grьn und blau, das Schwein! Sie SchieЯen! Ich zeige dir die semitischen Einfluss!

Следователь ВЧК (выхватывает револьвер): - Что! Мразь! Я тебя по стенке размажу, свинья! Расстреляю! Я тебе покажу семитское влияние!

Следователь гестапо:- Sie habenden Antrag ьberdie Befreiungausdem das Konzentrationslager Buchenwald Juden Boris Ottokar Unbegaun. Erist Ihr Kontakt? Durch Sie Kontaktieren mit Moskau?

(ТИТР: Вы подали прошение об освобождении из концентрационного лагеря Бухенвальд еврея БорисаУнбегауна. Он ваш связной? Через него вы контактируете с Москвой?).

Фасмер: Он – учёный, филолог, лингвист. Исследователь имён. Он мне нужен для выполнения особо важного задания. 

Следователь гестапо: - Ja-Ja, ich Schreibe. Welche Aufgabe Sie haben?

(ТИТР: Да-да, пишу. Какое именно задание вы получили?)

Фасмер: - Мне поручено лично гаулейтером Геббельсом составить этимологический словарь русского языка. Великой Германии понадобятся люди, знающие язык врага и умеющие руководить нашими будущими восточными колониями.

Следователь ВЧК (говорит по-немецки):- Was wissen Sie ьber die Tatsache, dass aus dem Hauptquartier des Ausschusses der Selbstverteidigung der Nationalen Universitдt gestohlen wurden, Revolver und Gewehre? 

(ТИТР: Что вам известно о том, что из штаба комитета самоохраны Народного университета были украдены револьверы и винтовки?)

- У нас есть показания красного журналиста Дмитрия Мануильского о том, что вы и ранее не поддерживали революцию, вели контрреволюционную пропаганду. Работаете на немецкую разведку?

Следователь гестапо: - Что вы можете сказать про контрреволюционную деятельность бывшего предводителя саратовского дворянства Михаила Хрисанфовича Готовицкого и его брата? Wer eine Empfehlung fьr den Eintritt in die national-sozialistische Arbeiter partei 1928?

(ТИТР: Кто вам дал рекомендацию для вступления в национал-социалистическую рабочую партию в 1928 году?).

Фасмер (опустив голову вниз, напугано бормочет): - Ich interessiere mich fьr Politik. Я не состою ни в каких организациях и партиях. Славянский институт по дальновидному решению прусского министра образования Беккера в 1925 году был основан под моим руководством. Das durch den Weitblick des PreuЯischen Kultusministers Becker 1925 unter meiner Leitung begrьndete Institut zu benutzen.Отпустите меня к моей работе. Ich loyal zu den Behцrden. Я сделаю всё, что вы скажете….

Фасмер вдруг поднимает голову, видит огромные испуганные глаза Маргариты Вольтнер. Видит свой кабинет, окно. Руки продолжают держать письмо и бокал, но те мелко дрожат.

«Все просто сошли с ума! Все просто сошли с ума! - повторяет он.- Бежать! Уехать! Бежать!».

 

Сцена 10.

Берлин. 1941 год. Кабинет Фасмера.

Фасмер и Маргарита Вольтнер. Словно продолжается действо годичной давности.

Маргарита Вольтнер берёт в свои ладони его руки, вынимает из них письма, кладёт на стол. Туда же – опустевший бокал. Она, едва касаясь, поглаживает его сжатые кулаки, словно котёнка. Голос тёплый, уговаривающий.

Маргарита: - Не надо, не надо воспоминаний, дорогой профессор! Я вижу, что они слишком тяжелы для Вас! Давайте лучше вернёмся к работе. Я вижу, что Вас расстроила просьба доктора Геббельса о создании русского этимологического словаря, но ведь вы занимаетесь этим уже два года. Я сама написала сотни карточек, систематизировала Вашу картотеку…. Мне не понятны Ваши колебания….

Фасмер (успокаиваясь от её голоса): - Дело в том, милая Гретхен, что я не могу дать доктору Геббельсу то, чего он хочет. Это будет антинаучно. Как я смогу написать то, чего нет? Как смогу великий русский язык, многовековую славянскую культуру сделать вторичной по отношению к германской? Меня же коллеги засмеют! Меня «майские жуки» засмеют! Да ещё и руки не подадут! Не могу же я, в самом деле, написать, что, например, слово «ребёнок» происходит от слова «раб»…! (смеётся)

Маргарита(игриво): - А от чего же происходит ребёнок?

Фасмер (не замечая каламбура): - Вот есть в русской Библии слова: «Да прилепится муж к жене своей…». Их многие цитируют…, их любят цитировать, как некую поэтическую метафору. Между тем, мы видим здесь прямой артефакт праславянского языка. Я бы даже назвал это протолингвистикой!

Возникла небольшая пауза. Фасмер задумался о своём, Маргарита – о своём.

Фасмер: - «Лепить» - это древнейший глагол «любить» в самом широком смысле. Он дал основу и русской интимной лексике, хотя это мало, кто понимает. Оскорбительное русское выражение «лепить твою мать!» позднее, при озвончении и усечении, преобразовалось, но смысл-то, семантика сохраняются сквозь века. Видишь: первая мягкая «л» ушла, вместо глухого «п» появилась звонкая «б», даже «т» стал твёрже. Так из «лепить» возникло нежно «любить» и грубое, физиологическое «ебит».

Маргарита: - Вы хотите сказать, что наш корифей Зигмунд Фрейд использовал древнее русское слово для создания термина страсти, термина влечения полов – «либидо»!?

Фасмер: - Да, да! Точно. Какая ты молодец! Я и сам до этого как-то не додумывался раньше…. 

Маргарита: - Мы и по-немецки тоже можем любить…. И сильно, нежно, и грубо.

Фасмер (в своих мыслях): - Да, я вижу, что ты внимательно почитала мои карточки…. Но, поняла ли ты, что у русских это слово бранное? Хотя в древности оно было, скорее всего, обычным или, вернее, сакральным. Да, в официальной публикации я соотношу русское бранное слово с праиндоевропейским iebh- , и даже провожу параллель с немецким eingehen, eindringen. Хотя это значение - «вступать, вторгаться», очень приблизительно. Вполне возможно, что отсюда же древненемецкое eibaи санскритское yбbhati. Но весь вопрос в том: кто у кого учился? Кто у кого заимствовал язык? На данном примере мы видим, что везде этот звук «б» указывает на вторичный, более поздний, по отношению к самому древнему русскому языку, характер….

Маргарита (тихо): - Ich Liebe dich…

Фасмер (воодушевлённо): - Верно, верно схватила суть! Немецкое Liebe – тоже имеет «б». И оно семантически сливается с русским «любить». Вновь получается, что это слово более позднее по отношению к прарусскому! Фонетический анализ даёт ясную этимологическую картину. Смотри: дети до сих пор с трудом осваивают звук «р». Почему? Потому, что он появился совсем недавно, всего несколько тысяч лет назад! А тогда, когда «муж прилепился к жене своей», у них появлялся лепёнок. Тем более, что у славян и рабов-то никогда не было…. 

Маргарита (негромко, но настойчиво, прерывая): - Я люблю Вас, профессор. Я люблю Вас, Максимилиан Романович Фасмер.

Она приподнимается на носки, обвивает шею Фасмера своими руками, целует его в недоумевающие губы. 

Маргарита: - Я хочу лепить, я хочу лепёночка. Обними меня!

Фасмер, едва заметно поколебавшись, обнимает и ответно целует девушку в губы. Она, не отпуская его руки, тянет мужчину  на большой диван чёрной кожи в дальнем углу кабинета. По пути она дёргает шнур лампы.

Кабинет погружается во мрак. Только из глубины комнаты «всплескивают» едва освящённые детали белья и тел. Звуки страсти маскируются нарастающей по громкости мелодией Вагнера «Счастье», доносящейся из-за двери кабинета. Радио тогда не выключалось.

Мелодия стихает…. Маргарита в большом мужском халате подходит к столу, включает лампу. Наливает в чашку из стоящего на подносе кофейника. 

Маргарита (улыбаясь в темноте): - Вашему величеству с сахаром или без?

Голос Фасмера: - Сахар не повредит мыслящему человеку. А ведь я сogito, ergo sum! Мыслю, следовательно – существую! Но только не «величеству», а «превосходительству», в Санкт-Петербурге у меня был бы чин действительного статского советника. А это – всего лишь превосходительство. Да, там ещё и коньяк есть….

Маргарита (увидя письма на соседнем подносе): - Здесь пришло письмо, написанное красивым женским почерком. Это от какой-то Вашей тайной любовницы, профессор? Хотя… адрес польский. А, кто такая эта Цезария? Скушная учёная старуха?

Фасмер (появляясь из темноты): - Это моя бывшая жена.

В кабинете повисла короткая пауза.

Маргарита: - У вас была ещё жена? Раньше? Русская? В России? Полька? Никогда об этом не знала…. Что с ней случилось? Почему вы расстались?

Фасмер: - Не слишком ли много вопросов, юная леди? Да, и оборот «никогда не знала» звучит не совсем по-русски. Русские сказали бы: «никогда не слышала» или просто – «я не знала». 

Маргарита: - Профессор, прервите свою лекцию! Я хочу узнать эту вашу тайну, эту вашу die Geschichte der Liebe, эту вашу love story…. Я всё хочу про Вас знать!

Фасмер (задумчиво, разглядывая стопку писем): - Как странно, именно сегодня пришли эти письма…. От брата, от Рихарда из Санкт-Петербурга, и от неё…. Цезарии тогда было примерно столько же, сколько тебе. Да и я был значительно моложе….

 

Сцена 12.

1909 год. Зимний Санкт-Петербург. Морозный солнечный день. Но ветер с Мойки вышибает слезу.

Макс Фасмер, его младший брат Рихард и Цезария Бодуэн де Куртенэ с парами коньков в руках забегают в кондитерскую Вольфа и Беранже.

Фасмер, открыв дверь, пропускает брата и девушку.

Цезария: - Милое местечко, это кафе…. Но почему Вы выбрали его, Макс, а не, например, ресторан Лейнера, он же тут рядом…? Там тоже уютно….

Фасмер: - Нет, то - не хорошее место. 

Цезария: - Вы имеете в виду, что там подали композитору Чайковскому воду с палочкой холеры, от чего он заразился и умер…?

Фасмер: - Говорят, на самом деле Чайковский выпил мышьяк по приговору «суда чести» своих однокашников по училищу правоведения, которые возмутились его домогательствами к малолетнему племяннику графа Стенбок-Фермора, и потребовали покончить с собой во избежание публичного скандала. Кстати, среди этих судей был и Георгий Римский-Корсаков, племянник ректора консерватории. Помните, я вас знакомил? После нашей гимназии, он учился на правоведа… с Петром Чайковским. Вот ведь, как получается…. Это – ужасно! Я никогда не хотел бы получить осуждения своих товарищей.

Цезария: - Я поняла. Уверена, что, даже, если о Чайковском – неправда, Вы никогда не сделаете ничего предосудительного и не пойдёте в ресторан, где подают некипячёную воду….

Фасмер: – Вы читаете меня, как открытую книгу, проницательная Цезария….Но, давайте скорее согреемся! Проходите в зал, закажем горячий шоколад! Славно покатались!

Дородный швейцар-гардеробщик, одетый в китайском стиле, как и всё убранство кафе,принимает у молодых людей заснеженную верхнюю одежду и коньки.

Цезария (насмешливо): - Макс, вас не коробит моё меховое манто, вы не скорбите о погубленных животных?

Фасмер (на ходу, по пути к столикам): - Вы всё ведёте диспут с толстовцами? Нет, я не из их числа. Животные ведь и созданы для того, чтобы укутывать Вас своими мехами, дорогая Цезария! Кстати, вы, наверное, помните, что «манто» по-древнегречески - «вещая». Была такая прорицательница в Фивах. До сих пор у входа в храм Аполлона есть камень, называемый «кресло Манто». Ещё её называют Дафной или Сивиллой. Говорят, она написала множество прорицаний, многие стихи из которых потом заимствовал сам Гомер.

Цезария: - Ах, как я хотела бы путешествовать в Грецию! Увидеть храм Аполлона! Услышать легенду о Манто….

Фасмер: - Кстати, и её отец был предсказателем, и она родила сына, который тоже стал ясновидцем, а звали его… Мопс, как вашу собачку.

Цезария: - Ну, положим, мопс – это порода, а зовут её Монпансье. И, откуда вы всё это знаете, Макс?!

Фасмер: - Мы ещё в школе ставили трагедию Еврипида «Финикиянки»; у Манто там небольшая роль, она же - действующее лицо в трагедии Сенеки «Эдип».

Рихард: - А, сейчас мы её ставим! (декламирует) «Коль преступить закон - то ради царства; а в остальном его ты должен чтить!». Эту фразу из «Финикянок» очень любил Цезарь, так говорит Цицерон.

Цезария: - Так вы ученики одной alma mater?

Фасмер: - Да, Рихард также оканчивает гимназию Карла Мая. У нас, строго говоря, и однокашники одни и те же.

Цезария: - Как это?

Фасмер: - Очень просто. Многие поколения русских немцев, других иностранцев, да и местных петербуржцев отдают своих детей в «майские жуки». Потому, в нашем гимназическом классе были Бенуа, Рерих и другие известные фамилии. Есть они и у Рихарда. Кстати, и это кафе господина Вольфа, с сыном которого мы учились в параллельных классах.

Рихард: - Зато я учусь с младшим Фаберже, я видел в мастерской его отца яйцо, которое будет подарено Государю Императору в ближайшую Пасху. Представляю, как он об него зубы поломает!

Фасмер (строго): - Рихард! Нельзя так пренебрежительно говорить о коронованных особах!

Подходит официант. Фасмер заказывает три чашки горячего шоколада и пирожное «Наполеон».

Рихард: - А, что тут такого? Мы живём в просвещённый век! Отгадайте-ка загадку, которую распевают у нас в гимназии:

«На площади – комод,

На комоде – бегемот,

На бегемоте – шапка.

Чей это папка?».

- Ну, угадали?

Цезария (смеясь): - Ой, я знаю, я знаю! Это на Знаменской недавно поставили памятник Александру Третьему, а он «папка» нашего Николая Второго! Но мне, замечу, господа, памятник как раз понравился. Такой мощный русский Император получился.

Фасмер: - Да, мне тоже кажется, что это неплохой памятник, и он очень хорошо вписался в существующий архитектурный ансамбль. 

Рихард (насмешливым шёпотом, склонившись к Цезарии): - Это оно повторяет за нашим дядей Вильгельмом, почти слово в слово.

Цезария: - О, у вас много родственников в Санкт-Петербурге? Как хорошо! А вот у нас здесь никого нет. Мы ведь приехали из Кракова, где папа имел место профессора сравнительной грамматики славянских языков. К сожалению, он нажил много влиятельных врагов…. Так мы оказались в Санкт-Петербурге.

Фасмер: - И, где же Вы учились здесь, дорогая Цезария, до того, как вошла в число первых студенток, принятых в университет Санкт-Петербурга?

Цезария: - Формально я – бесстужевка, но большую часть времени училась дома под руководством отца. Он сложно сходится с людьми. Вначале мы чувствовали себя совсем в одиночестве…. Вашей семье было, наверное, легче.

Фасмер: - Да, Фасмеры приехали не на пустое место. К сожалению, Вильгельм Шауб – отец нашей с Рихардом матушки, наш дед, академик архитектуры, почил четыре года назад. Мы сейчас шли как раз по набережной Мойки, его проекта. Но наш дядя, его сын, тоже – Вильгельм, тоже пошёл по архитектурной линии. Они построили многое в Северной Пальмире.

Официант принёс заказанные чашки шоколада и пирожные.

Фасмер (Рихарду строго): - Рихард, пойди умойся и угомони свои вихры, сидишь, словно растрёпанная швабра.

Рихард уходит.

Цезария (мечтательно): - Как бы я хотела большую и дружную семью…. Вот Вы сказали – «отец»… . Но с паном Бодуэн де Куртенэ очень и очень не просто….

Фасмер (беря её за руку): - А Вы выходите за меня замуж….

Цезария (удивлённо и задорно): - Это официальное предложение, господин Макс Фасмер? Я подумаю…. А, пожалуй, и соглашусь….

Фасмер: - Это более, чем официальное предложение. Я Вас люблю. Мы давно знаем друг друга, у нас общие интересы и общие знакомые. Мы с Вами составим прекрасную партию. Станьте моей женой.

Цезария: - Не замечала в Вас столько пылкости, Макс. Вы, порой, меня удивляете и поражаете. То мне кажется, что я Вас знаю, то вдруг Вы открываете какую-то новую, незнакомую мне грань. Это мне очень нравится в Вас, чарует…

Фасмер: - Вы сможете открывать меня всю жизнь. Я – деловит и заботлив, я сумею обеспечить Вас и наших будущих детей. После публикации моих греческих заимствований в славянском языке, я готов к защите диссертации. Конечно, благодаря стараниям Вашего отца и академика Шахматова, которым я благодарен безмерно. Завтра же иду в родную гимназию, устроюсь преподавателем немецкого языка, там освободилось место, пусть это небольшая подработка, но это даст нам некоторую финансовую самостоятельность. Я уже всё продумал….

Цезария: - Да, я вижу Вашу генетическую немецкую расчётливость и приобретённую русскую пылкость. И… я согласна!

Подходит гладко причёсанный Рихард, садится за стул. Глядит на взволнованного брата и девушку.

Рихард: - Вы чего это молчите загадочно? Я помешал?

Фасмер: - Нет, Рихард, ты не помешал. Я сделал предложение Цезарии Ивановне Бодуэн де Куртэне. И она приняла его.

Рихард: - О! Поздравляю! Романтическое место вы выбрали для таких объяснений!

Цезария(весело): - Вы имеете ввиду, молодой человек, этот китайский антураж?!

Рихард: - Да, и антураж тоже. Это кафе было в китайском стиле ещё при Пушкине. Именно отсюда он, выпив стакан лимонада, отправился на Чёрную речку, на дуэль. Мне, право слово, это не понятно: виновата была его жена, а стреляться поехал муж. Не справедливо!

Фасмер: - Полноте, Рихард, говорить глупости! Тем более, что женщины дуэлей не делают.

Цезария: - А вот в этом Вы не правы, Макс!

Фасмер (мягко пожимая её руку): - Теперь, когда получено согласие стать моей женой, не перейти ли нам на «ты»?

Цезария (с некоторым лукавством): - Хорошо, дорогой! Ты не прав! В «Ведомостях» читала, что несколько лет назад две помещицы Орловской губернии, поссорившись, взяли сабли своих мужей, а в качестве секунданток — гувернанток и собственных дочерей-подростков, и отправились в тихую рощу. Одна в результате дуэли скончалась на месте, вторая — на следующий день. А попрошествии пяти лет их дочери повторили схватку матерей, правда, погибла уже только одна из них, другая описала эту историю. 

Фасмер (декламирует): - Ужасный век, ужасные сердца!

Цезария: - А я бы тоже дралась за своё счастье!

 

Сцена 13.

Берлин. Кабинет. Фасмер и Маргарита Вольтнер.

Фасмер: - Да… Она была молодой и очень энергичной. Энергия Цезарии, наверное, захлестнула меня так, что… мы больше не смогли быть вместе. Мы были счастливы, пожалуй, только в медовый месяц. Бракосочетание состоялось 12 сентября 1910 г. в Витовте в Западной Галиции, сразу после того, как она завершила курс образования, защитив диссертацию по языку молитв ХVI века, обращенных к Деве Марии. Потом мы путешествовали по Австрии, Греции, побывали и у храма Аполлона, изучали языки, диалекты и… друг друга. Я оказался слабым всадником для этой лошадки.

Маргарита: - …Или эта кобыла оказалась никудышной для отважного всадника?

Фасмер (грустно улыбнувшись): - Не наговаривай, она тебе не соперница. Мы развелись через три года после свадьбы, и она сразу уехала в Польшу. Там она быстро вышла замуж за друга своего детства, известного учёного Стефана Эренкройца, у них родилось трое детей. А…, по странному совпадению, в 1917 году русские астрономы обнаружили астероид, который назвали в честь древнегреческой прорицательницы - Манто.

Маргарита (язвительно): - Ладно, не стану щипать почтенную матрону.

Фасмер: - Ну, матроной её назвать затруднительно. Из Варшавы они переехали в Вильнюс, где в 1922 году она защитила вторую докторскою степень. Профессорской должности, конечно, не получила, но создала центр и музей антропологии. Выпустила три монографии: две по антропологии и одну о польском фольклоре. В этом году она переведена на английский язык. И нынче она, замечу, замужем в третий раз! Причём, - за министром просвещения Польши Янушем Енджеевичем. Стефан Эренкройц погиб в советской тюрьме, обвинённый в шпионаже.

Маргарита: - Я вижу, профессор, вы очень внимательно наблюдаете за данной особой. Наверное, встречались с ней и после развода?

Фасмер: - Отнюдь, моя маленькая ревнивая фроляйн! Хотя, признаюсь, одно время наши местожительства были близки. Когда мною заинтересовалось саратовское ЧК, пришлось спешно перебраться в Тарту. Я там профессорствовал три года и был на таком хорошем счету у властей, что комиссары поручили мне организовать возвращение из Воронежа университетской библиотеки, куда она была эвакуирована во время Первой мировой войны. Это было очень кстати, так как одновременно я переправил из России свою личную библиотеку, значительно пополнив её редчайшими изданиями. Но, если б я там остался, то и меня, наверное, уже не было бы….

Маргарита (изображая притворное презрение): - Фи, герр Фасмер, вы банально присвоили, похитили, умыкнули книги у русских….

Фасмер: - Ну, в некоторой степени это было моральной, да и материальной, компенсацией за труды и тревоги. Да и, к тому же… кому они там нужны? Этим голодранцам с наганами? Именно благодаря моей библиотеке был создан Славянский институт. Это – главная научная база, которой питались и шведы, когда единственно решением короля мне было присвоено профессорское звание. И затем – в Лейпциге, где, например, «Историческая грамматика русского языка» Мейера без моих книг просто не могла бы быть написана. Так что… вопросы морали и вопросы целесообразности и полезности не всегда укладываются в одно ложе.

Маргарита: - О чём же пишет она вам теперь?

Фасмер: - Хлопочет за Казимежа Нитша. Возможно, ты обращала внимание на мою переписку с ним. Это польский славист, диалектолог. Пишет, что он и его ученик Урбанчик оказались без средств к существованию, голодают. Она просит повлиять на оккупационные власти Кракова. Интересуется также судьбой Бориса Унбегауна, он был профессором славистики в Страсбурге, но уже около года содержится в Бухенвальде. Моё прошение по нему было удовлетворено, жду его освобождения со дня на день.

Внезапно слышится длинный звонок и настойчивый стук. Это звонят и стучат в дверь.

Фасмер: - Кого это принесло среди ночи? 

Маргарита: - Я пойду, открою. Вы пока оденьтесь. Это, явно, к вам. И, похоже, очень официально.

Уходит.

Фасмер спешно надевает пиджак, приводит себя в порядок.

В кабинет быстрым шагом входит первым Йоханн фон Леерс, следом - Генрих Брайер и ещё один эсэсовец. 

Фон Леерс: - Wir kamen Ihnen, Herr Vasmer.Schnell sammeln. Nehmen Sie die Wдsche, Zahnbьrste, Rasierer, alles, was Sie brauchen. Auf Befehl von Dr. Goebbels, morgen mьssen wir kommen in Ihre Muttersprache Mecklenburg-Vordere Pommern, in Neubrandenburg Konzentrationslager Stalag II-Und

(ТИТР: Мы прибыли за вами, господин Фасмер. Быстро собирайтесь. Возьмите бельё, зубную щётку, бритву, всё, что вам нужно. По приказу доктора Геббельса к утру мы должны прибыть в наш родной Мёкленбург-Переднюю Померанию, в Нойбранденбургский концентрационный лагерь Stalag II-А).

Фасмер поражён. Стоит, не двигаясь. В дверях кабинета застыла Маргарита Вольтнер, у неё опустились руки.

Фасмер: - Kann ich eine kurze Notiz schreiben Ihren Berater nach den Steuern?

(ТИТР: Могу я написать короткую записку своему консультанту по налогам?).

 

Сцена 14.

Германия. 1941 год. По ночной дороге идёт чёрный автомобиль. 

Рядом с шофёром – Йоханн фон Леерс. На заднем сидении: незнакомый эсэсовец с фанерным чемоданчиком в руках; далее - Фасмер; с другого боку – Генрих Брайер

Фон Леерс (полуобернувшись назад): - Verschwenden Sie stur sind, Vasmer, was gut ist Sie nicht. Unsere Truppen sicher придавили Russland, bald Moskau fallen. Alle Ihre Russischen Freunde treffen Sie in unseren Konzentrationslagern.

(ТИТР: Вы зря упрямитесь, Фасмер, ни к чему хорошему это вас не приведёт. Наши войска уверенно придавили Россию, скоро Москва падёт. Всех ваших русских друзей вы встретите в наших концентрационных лагерях).

Фасмер не отвечает, смотрит в пространство, покачиваясь вместе с машиной.

Фон Леерс: - Sie denken, dass wir drдngen Sie handeln gegen die Wahrheit. Es ist nicht so! Jeder Deutsche muss heute begeben Sie sich in die Ordnung und auf Ihrem posten zu geben, den Kampf gegen den Feind. Sie wollen nicht auf seinen Bruder zu rдchen?

(ТИТР: Вы думаете, что мы принуждаем вас выступать против истины. Это – не так! Каждый немец должен сегодня встать в строй и на своём посту дать бой врагу. Вы не хотите отомстить за своего брата?).

Фасмер (сдавленным голосом): - Was ist mit meinem Bruder? Was ist mit Richard?

(ТИТР: А, что с моим братом? Что с Рихардом?)

Фон Леерс: - Ja, das kann man natьrlich nicht wissen. Durch unsere Intelligenz Daten, Richard Vasmer wurde verhaftet, im Fall der so genannten «Russischen nationalen Partei». In der Anklage heiЯt es, dass er die ьbertragungsverbindung illegalen Zusammenhang zwischen dem RNP mit den faschistischen Kreisen. Wie sich aus den Akten, in der Schuld wurden drei realen Tatsachen. Erstens, es ist die Korrespondenz mit Ihnen und anderen die in Deutschland verwandten. Zweitens, es ist ein Besuch in seiner Wohnung 1923 Mitarbeiterin der deutschen Botschaft ьbereinstimmend, welche mit Hilfe der Abfahrt in Deutschland. Dieser Besuch wurde interpretiert als «ьbertragung von Spyware-Informationen». Und, drittens, wurde bekannt, dass er Geld bekommen durch Besuchers Deutschland Akademiemitglied Wernadskij, dass interpretiert wie die Finanzierung einer geheimen Organisation.

 (ТИТР: Да, вы, конечно, не знаете. По нашим агентурным данным, Рихард Фасмер был арестован по делу так называемой «Российской национальной партии». В обвинении сказано, что он был передаточным звеном нелегальной связи между центром РНП с фашистскими кругами. Как следует из материалов дела, в вину ставилось три реальных факта. Во-первых, это переписка с вами и другими жившими в Германии родственниками.  Во-вторых, это посещение его квартиры в 1923 году сотрудницей германского посольства, предлагавшей помощь с выездом в Германию. Этот визит был интерпретирован как «передача шпионских сведений». И, в-третьих, стало известно, что он получал деньги через посетившего Германию академика Вернадского, что интерпретировалось как финансирование подпольной организации).

Фасмер: - Aber es ist schlieЯlich mein Geld. Ich gab ihm Geld ьber Vernadskij. Was fьr eine Lьge! Was ist mit Richard?

(ТИТР: Но это ведь были мои деньги. Это я передал ему деньги через Вернадского. Какая ложь! Что с Рихардом?).

Фон Леерс: - Ich werde nicht zart. Richard Vasmer starb in einem Separaten Lager des Umerziehung der Usbekistan.

(ТИТР: Не буду деликатным. Рихард Фасмер умер в Отдельном лагере трудового перевоспитания в Узбекистане).

Фасмер: - Ему не исполнилось и 50….

Фон Леерс: - Was?

(ТИТР: Что?)

Фасмер: - Ihm nicht дlter als 50 Jahre....

Фон Леерс: - Er starb fьr das groЯe Deutschland. Ihr Bruder – der held! Stolz und nehmen Sie das Beispiel.

(ТИТР: Он погиб за великую Германию. Ваш брат – герой! Гордитесь и берите пример).

Фасмер: Ja, das ist richtig…. Alles richtig....

(ТИТР: Да, правильно…Всё правильно…).

В автомобиле наступила тишина.

Фон Леерс развернулся на своём сидении, усевшись прямо. Откинулся, прикрыл глаза. Эсэсовец с чемоданом дремал с той поры, как только автомобиль тронулся. Водитель внимательно следил за дорогой. Фасмер уткнулся в меховой воротник пальто, невидящими глазами следил за движущимся пейзажем. Генрих Брайер глядел на него.

Брайер: - Mein herzliches Beileid ьber den Tod Ihres Bruders, der Professor. Der Krieg und die Menschen sterben.

(ТИТР: Примите мои соболезнования по поводу гибели вашего брата, профессор. Идёт война, и люди гибнут).

Фасмер: - Danke, Herbert! Erstaunlich, Richard hat die Welt bereist, war oft in Zentralasien, zwei Jahre studierte er in Leipzig, aber noch nie war die Reise in die Heimat der Vorfahren. Und das ist, fahren wir dorthin, und ich weiЯ ьber seinen Tod. Ich lud ihn auf dieser Reise, aber er war damit beschдftigt, Ihre Mьnzen.... Usbekistan... die Erde Sassaniden, die Erde die alte Arabisch Schдtze, die er jagte das ganze Leben, immer der beste Kenner der dircshem.... Und diese Erde begraben sein...

(ТИТР: Спасибо, Генрих! Удивительно, Рихард объездил весь мир, много раз был в Средней Азии, два года учился в Лейпциге, но ни разу не съездил на родину предков. И вот мы едем туда, и я узнаю о его гибели. Я много раз приглашал его в это путешествие, но он был занят своими монетами….  Узбекистан… Земля Сасанидов, земля древних арабских кладов, за которыми он гонялся всю жизнь, став лучшим знатоком дирхем…. И эта же земля упокоила его…).

Брайер: - Der Krieg und die Menschen sterben.

(ТИТР: Идёт война, и люди гибнут).

Фасмер (продолжает по-русски): - Правда, едем мы не в путешествие, а в концлагерь. Кто бы мог подумать, что славный Нойбранденбург  превратят в тюрьму… Да, а ведь это, Генрих, древние славянские земли, на нижне-лужицком и на полабском наречиях это место называлось «Новый Бранибор». Наши предки пришли потом…. (с горечью) Чтобы построить концлагерь!

Фон Леерс (сквозь сон): - Bitte sprechen Deutsch!

(ТИТР: Прошу говорить по-немецки!).

Фасмер (горько усмехнувшись в полумраке автомобиля): - Думаю, что идущие на смерть имеют право выбрать, на каком языке им говорить….

 Йоганн фон Леерс не отвечает, уснул. 

Брайер (тихо): - Профессор, у того человека рядом с вами на руках прибор для записи речи. Доктор Геббельс приказал, чтобы ускорить процесс создания русского этимологического словаря, отвезти вас в ближайший лагерь военнопленных, чтобы вы брали материал сразу в больших количествах, беседуя с военнопленными русскими и разных иных национальностей. Es ist – die geniale Erfindung! Это – гениальное решение! Командировочное предписание выдано мне на пять дней.

 Фасмер: - Вот как? Да, похоже, им очень нужен этот словарь. Попробуем приспособить войну к науке…. Хорошо, давайте отдохнём. Ехать ещё часа два-три. А там уж и светать начнёт.

Автомобиль качает. Пассажиры забываются в дремоте.

 

Сцена 15.

Берлин. Январь 1944 года. Кабинет Фасмера. Фасмер и Генрих Брайер. 

Фасмер осунулся и похудел. На носу – очки с очень толстыми стёклами. Он кутается в плед, накинутый поверх пальто. Подкашливает. В доме холодно.

Брайер: - Профессор, я вчера передал фон Леерсу черновик рукописи. Он настаивает, чтобы мы поторопились с публикацией, считает, что расширять словарь можно до бесконечности. Война же требует своё…. Он просил напомнить, что авансы вам выплачены в полном объёме, извините, профессор.

Фасмер: - Да, но профессор Унбегаум ещё не дорасшифровал те записи, которые мы сделали в лагере Нойбранденбурга… . Хотя бы этот материал надо использовать до конца. Кстати, фон Леерс сказал что-нибудь про посвящение словаря моему отцу и брату?

Брайер: Да, он видел эту надпись, но никак не прокомментировал. Видимо, посчитал, что посвящение брату, замученному в застенках НКВД, вполне уместно. Его несколько смутило другое, а именно ссылка на то, что «Словарь предназначен только для немецкого читателя». Он сказал, что немцев не надо убеждать в том, что мы – высшая раса. Нам надо, чтобы этот словарь прочли все народы, которым именно из Германии шёл великий свет просвещения. Потому он предлагает заменить термин «индоевропейские» на «индогерманские» или просто – «арийские».

Фасмер: - Дорогой Генрих, ты работаешь со мной уже три или четыре года, ты видишь, мой молодой друг, что мы и без того нагородили в этом словаре уйму ерунды, над которой коллеги будут просто хохотать. Но ведь мы этого и хотели, чтобы они поняли, что это не научная работа, что нас вынудили написать именно так! Можем, конечно, совсем перейти рамки…. Что это ещё за национальность такая: индогерманец? Йог с кружкой пива? Давай напишем: «мировым праязыком был русский»! Только завтра нас за это к стенке поставят…. Мне даже пришлось вместо живого слова приплести сюда книжный «церковнославянский» язык, чтобы окончательно запутать все здравые смыслы.

Брайер: - Да, мне показалось удивительным, что, например, слово «баня» есть во всех славянских языках, а его считают заимствованным из греческого или латинского…. Известно ведь, что полмира умерло от халеры только потому, что не умели наши предки мыться, только славяне мылись в банях. И у вас в словаре, профессор, в этой статье много спорного написано…

Фасмер: А, заметил! Заметил, что я там даже сам с собой спорю!? Но не могу же написать господину Геббельсу, что баня – это усечённое праславянское, а точнее – прарусское слово «парная». Точнее, до всех палатализаций, до начала бытования закона восходящей звучности, это была «палня» (пал – огонь, отсюда позднее – пар). Палня – место, где специально разводили огонь, когда первобытный человек научился им пользоваться. Тогда ещё ни Рима, ни Афин и в помине не было…. И этот праязык лучше всего сохранился у русских, например, у кривичей даже не имела места первая палатализация согласных: даже К не перешло в Ц! Это зафиксировано уже в письменных источниках! Вот насколько консервативен язык, что молодой учёный Михаил Артамонов доказательно утверждает, что славянский существовал ещё с конца энеолита и начала эпохи бронзы.

Входит Маргарита Вольтнер с газетным свёртком. Свёрток кладёт на стол, он раскрывается, демонстрируя свежие бледно-зелёные стебли крапивы.

Маргарита (весело): - Да, но в ваших трудах, профессор, образование праславянского языка определяется примерно 400 г. до н. э…. Не хотите ли крапивной каши за такую научную непоследовательность в датировке?!

Фасмер: - Ах, какая ты молодец, милая Гретхен! Опять крапивы набрала! 

Маргарита: - Конечно, вашим глазам остро нужны витамины. Иначе вы скоро ни писать, ни читать не сможете, как сармат или венед какой-нибудь. Я вот нагрею воды, ошпарю её и салатик сделаю.

Фасмер: - Как раз Генрих от фон Леерса продовольственную часть гонорара за будущий словарь принёс. Вот и будет нам знатный обед. Там всё на кухне. Пойди, дорогая, поколдуй что-нибудь, да Бориса кликнуть не забудь, он там, в учебной комнате, с расшифровкой с самого утра сидит. Прибегал со словом «губа» советоваться. Он ведь у русских насчитал аж четыре губы! И все – заимствованные!

Маргарита (остановившись в дверях): - Это как это?!

Фасмер (улыбаясь): - А, что, я так ему и сказал: пиши, не стесняйся, что, мол, губа, которая закупоривает рот – от литовского gembe, что значит «сучок, гвоздь». А вид губчатых грибов – от древнеисландского «kumpr» или от афганского «yumba» - шишка. Но, скажем, морской залив – Окская губа, к примеру, - пусть будет от латышского gumds – залив, бухта. Есть ещё губа – судебный округ, административное деление, от которого пошли губернии и губернаторы. Это мы произведём от глагола «губить». Правда, забавно?

Маргарита: - Что ж, славяне жили, не называя столь приметную часть тела, пока у другого народа не позаимствовали? Действительно, в такое поверить нельзя.

Фасмер: - Тут на самом деле всё просто и ясно, до озвончения губы были «купы». Они, как я уже сказал, закупоривают рот, это их главное предназначение – купировать, закрывать, ограничивать. Потому и гриб, впитывающий, купирующий воду – губка. И залив, отрезающий от общей большой воды – губа, и ограниченная часть территории – тоже несёт в себе древнейшее «губное» понятие. Думаю, что и глагол «губить» первоначально означал – перекрывать воздух, душить. Чтобы создать истинно этимологический, а не сравнительно-исторический словарь, я уделил бы больше внимания семасиологической стороне, фонетике. Вот, где раскрывается язык!

Байер: - Но, почему же не сделать истинный словарь?! Зачем нужна вся эта профанация, профессор!?

Фасмер (опустившимся голосом): А, вот эти вопросы, дорогой Генрих, действительно, не шуточные.

Фасмер сосредоточенно прошёлся по кабинету. Снял и надел очки. Сел за стол.

Фасмер: - В этом моя трагедия, верные мои ученики, в этом – трагедия. Признаюсь, что когда-то давно, в юности, я начал свою научную карьеру, скажем так, не вполне самостоятельно. Наша семья в Санкт-Петербурге была довольно значительной, нам принадлежали магазины, аптеки, склады, в архитектурно-строительном деле всегда были заняты. В общем, я был хотя и не блистательным, но вполне обеспеченным женихом. А у моего учителя, академика Бодуэна де Куртенэ была дочка – взбалмошная, доставляющая отцу немало тревог.

Маргарита: - А, Цезария?!

Фасмер: - Да-да, Цезария. Отец вознамерился выдать её замуж в надежде, что семья, дети остепенят юную бунтарку. Выбор пал на меня. Я был прилежен и мог дать молодой супруге достойное обеспечение, к какому она привыкла. Но она никогда не увлеклась бы сереньким купчиком, ей нужен был молодой, перспективный учёный. Тогда Иван Александрович и его ученик Алексей Александрович Шахматов взяли надо мной плотное шефство. Так родилась работа о славянских заимствованиях из греческого языка. И эту работу я потом только расширял, развивал, цитировал самого себя. Понимая свою научную слабость, больше налегал на организационную сторону науки: на создание мощной личной библиотеки, журнала, института. Тут уже имя само работало на мою научную репутацию. Правда, Цезария быстро раскусила меня и, я тебе не сказал этого (он поднял глаза на Маргариту Вольтнер), Гретхен, она просто бросила меня как мелкого плагиатора, не поверила в мою научную будущность.

Брайер: - Но вы ведь продолжали работу, исследования, публикации….

Фасмер: - Конечно, образовательная база была получена неплохая, методика была мне дана, потому что-то получалось. Безусловно, я стремился доказать собственную значимость. (он ухмыльнулся) Ведь я же – спортсмен, привык побеждать. Даже стал русским академиком. Но, надо было создать нечто мощное, эпохальное, что подтвердило бы мои титулы, заткнуло рты злопыхателям. Давая студентам разных лет задания по топонимике Германии, я выявил пласт географических названий со славянскими корнями, свёл их во едино, издав монографию, которую, как вы знаете, «оценил» сам доктор Геббельс, пообещав отправить меня в печь концлагеря. Но он узнал и про мою мечту об этимологическом словаре, я не делал из этого тайны. Мне и было приказано создать этот словарь, но… особого свойства, представляющий русских дикарями, не имеющими даже собственного языка. Что мне оставалось делать…? Как поступить…?

Маргарита (сочувственно): - Бедный Макс, я видела ваши мучения, видела и иронию, скрывающую отчаянье. И видела, что вы нашли выход…. Не наговаривайте на себя, Мастер!

Маргарита Вольтнер подошла к Фасмеру, взяла его руку и прижала её к груди.

Фасмер: - Да, примером мне стал летописец Нестор, писавший летописи по политическому заказу, но давший нам, потомкам, ясные указания на то, что - правда, а что – нет.

Брайер: - Так разведчики дают сигнал своим, что работают под контролем.

Фасмер: - Спасибо, дети мои, за поддержку и понимание. Но проблема ещё в том, что русские выиграют и эту войну.

Генрих Брайер протестующе дёрнулся, Фасмер миролюбиво поднял к нему открытую ладонь.

Фасмер: - Поверь, Генрих, это не пропаганда и не паникёрство. Это объективное предвидение. Русские уже начали наступление против группы армий «Юг». Уже освободили свой древний Херсон, начали освобождение всего Крыма. Вышибли генерал-полковника Холлидта из Одессы, а о нём сам фон Манштейн высоко отзывался, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями, сам фюрер награду Карлу-Адольфу вручал… Но, скоро возьмут Севастополь.

Брайер: - Всё равно, это похоже на ясновидение древнегреческой предсказательницы Манто…. Она тоже увидела падение Храма!

Фасмер: - Я просто знаю этот народ. Они дойдут до Берлина. Искренне говорю, Генрих, я не рад этому, но мы не сможем противостоять этой машине. И, когда они придут сюда, с ними придут и следователи ЧК. И тогда словарь станет свидетельствовать против меня, против нас. А я уже не выдержу ни пыток, не тюрем…

Маргарита: - Получается, что издавать нельзя и не издавать нельзя. А ведь словарь практически готов.

Брайер: - Да, я тоже уже доложил фон Леерсу о готовности к изданию. Иначе…, я не должен был этого говорить, но… иначе Вас, профессор, арестовали бы уже вчера.

Раздаётся воющий звук сирены – сигнал воздушной тревоги. В глубине квартиры слышится призыв оставить свои дома и отправляться в бомбоубежище: Achtung! Achtung! Luftangriff! Luftangriff! Verlassen Sie den Raum und komm schnell in den Bunker! Снова и снова: вой и призыв - Achtung! Achtung! Luftangriff! Luftangriff! Verlassen Sie den Raum und komm schnell in den Bunker!

Маргарита Вольтнер и Генрих Брайер собираются идти, но Фасмер останавливает их, удержав руками.

Фасмер: - Постойте, дети мои. Постойте. Не бойтесь, сегодня наш район бомбить не будут. Я уже заметил, что англичане любят бить по центру, вчера досталось Рейхканцелярии и нашему уважаемому Министерству пропаганды, а американцы предпочитают бить по авиационным заводам Ораниенбаума и Бадсдорфа. До нас первыми доберутся англичане, но… завтра ночью. В связи с этим у меня родился план, выполнить который я смогу только с вашей помощью.

Брайер: - Мы слушаем.

Маргарита: - Что надо делать?

Фасмер: - Надо спасать библиотеку. Надо спасать себя. Давайте присядем. Только обязательно надо сделать затемнение. Генрих, я опять эксплуатирую твой рост, задёрни, пожалуйста, чёрные шторы, поплотнее. Я зажгу свечи, всё равно электричество выключат во всём Берлине.

Генрих заскакивает на подоконник высокого окна, затягивает ткань, прибитую непосредственно к деревянной раме, расправляет складки. Спрыгивает с подоконника и задёргивает обычные тяжёлые гобеленовые портьеры. 

Фасмер тем временем зажигает свечи на массивном трёхрожковом канделябре. Кабинет погружается в таинственный дрожащий полумрак.

Фасмер: - Ну, вот, словно отгородились от всего мира. Словно нет ни войны, ни настоящего, ни прошлого…. Но они есть, давайте присядем вон там.

Они втроём уходят вглубь кабинета. Маргарита Вольтнер и Генрих Брайер садятся на диван, спины их прямы. Фасмер садится в кресло, наклоняется в их сторону. Их тени почти не колышатся.

Говорят негромко, доносятся лишь смешанные обрывки фраз. Только по голосу можно различить говорящего.

Фасмер: - Генрих… если положить… на подоконник. 

Брайер: - Да, нас учили…. У меня - отлично…. Опасно. 

Фасмер: - Упаковать в чемоданы, ящики…. Отправить…. Да…. Имитация….

Маргарита: - Хорошо, новый почтальон… Отправка…. Справимся ли?!

Брайер: - Осколки…. Может не получиться…. Пожар…

Фасмер: - Некогда будет разбираться…. Риск есть!... Выход…. Давайте приступать! У нас в запасе всего сутки!

Трое встают со своих мест, подходят к книжным полкам, начинают снимать книги, укладывая их в стопки на столе и на полу.

Фасмер: - Маргарита, ты делай, пожалуйста, опись вложений. Я принесу ящики и чемоданы. Потом надо будет на место этих книг поставить те, что у меня в кладовой. Придётся поработать, но это необходимо.

Фасмер выходит из кабинета, возвращается с двумя ящиками. Так – несколько раз. В молчании. Только иногда то Генрих Брайер, то Маргарита Вольтнер произносят в восхищении названия укладываемых фолиантов: «Копия «Остромирова евангелия»! «Изборник Святослава»! «Слово о законе и благодати»! «Домострой», с ума сойти!

Фасмер: - Вот ещё чемоданы…. (он заглядывает в опись Маргариты Вольтнер). А, «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, «Арифметика» Л. Ф. Магницкого, «Стихотворная Псалтырь» Симеона Полоцкого…. По этим книгам сам Михайло Ломоносов учился, это с его полки! Всё в один ящик, пожалуйста, всё ломоносовское наследие – в одно место. Тут вот основной труд Ломоносова по риторике — «Риторика» 1748 года, которая стала, по сути, первой в России хрестоматией мировой литературы, включавшей также лучшие произведения отечественной словесности. Здесь и его «Российская грамматика» есть, и «Рассуждение о пользе книг церковных»….

Брайер: - И, как вам удалось добыть такое богатство!? Это же…. Даже сказать нельзя, какие редкости….

Фасмер: - Да, жизнь на это ушла. Находил книги, спасал. Вот пример - ломоносовское наследие…. Императрица Елизавета пожаловала Ломоносову мызу, усадьбу, Усть-Рудица и четыре окрестных деревни, что ныне в Ленинградской области. Михайло Васильевич устраивает там лабораторию, стеклярусный заводик. Ясно, книги туда везёт, чтобы под рукой были. А в 1919 году при наступлении Юденича, всё это было развалено, разграблено. Я не мог туда не поехать. Крестьяне местные растащили, кто что смог, а я выкупал. Им книги – только махорку крутить, вот не за дорого и выкупил. Думаю, остатки ломоносовские добили и в эту войну, как сообщалось, наши славные германские войска применили тяжёлую артиллерию для взятия  ораниенбаумского плацдарма.

Брайер: - Ораниенбаумского? До Ораниенбаума они, благодарение Господу, не дошли ещё. Там русские есть, но пока только в концлагере. 

Фасмер (смеясь): - Нет-нет, дорогой Генрих, у русских есть свой Ораниенбаум. Это волшебный парк… Я бывал там в детстве с дедушкой. Таких великолепных дворцов и фонтанов нигде не видывал…. Скульптуры на аллеях волновали моё юношеское воображение…. Кстати, последние владельцы русского Ораниенбаума перед революцией — герцоги Мекленбург-Стрелицкие - Георгий Георгиевич его младший брат Михаил Георгиевич. Вот вам сплетение судеб и людей, Германии и России. Признаться, у меня иногда складывалось впечатление, что вся история человечества – это история развенчания славянского мира, история свержения русских с фундамента истории человечества. Впрочем, давайте на сегодня заканчивать. Пойдёмте спать. Завтра у нас тяжёлый день. Завтра нам предстоит бомбовый налёт.

Всё, нехотя, кладут книги в коробки и на стол. Медленно выходят из кабинета. Фасмер тяжело опускается в своё кресло.

 

Сцена 16.

Вечер следующего дня. Там же. В глубине дома слышны радиовыступления руководителей Рейха  и марши. На столе кабинета привычно горит зелёная настольная лампа.

За гобеленовой портьерой что-то делает на подоконнике Генрих Брайер. Его не видно. Фасмер сидит на диване. Они продолжают прерванный разговор.

Фасмер: - Дело в том, что Ломоносов, используя «Окружное послание патриарха Фотия», опровергал норманнскую теорию. В своей «Древней Российской истории» он даёт очень меткое сравнение России и Римской Империи. Его анализ античных верований и верований восточных славян даёт великое множество сходных элементов. По мнению Ломоносова, корни формирования языческого пантеона одни и те же. Мой лексический анализ латыни, фонетика, даже топонимика Италии подтверждают панславянские утверждения академика Ломоносова. И это, несмотря на то, что Герхард Фридрих Миллер издавал эту монографию уже после смерти академика, изрядно подправив её.

Брайер (из-за шторы): - Да, это очень авторитетное мнение, профессор. Но не мне напоминать Вам, более ранние произведения не менее славного учёного. Наверное, каждый ребёнок в нашей стране знает исторические тексты «Германии», где древнеримский историк Тацит подробно описал северных соседей — германские племена. (речь Брайера «ломается», как у человека, делающего зубами что-то механическое). Именно его свидетельства не оставляют сомнений в арийском происхождении нашего народа, в его древнейшей культуре и, конечно, историческом превосходстве над другими расами. 

Фасмер: Да-да…, Тацит…. Это как раз тот случай, когда политика перекраивает историю. Дело в том, что многие толкования Тацита у нас не приветствовались. Когда в 1933 году кардинал Михаэль фон Фаульхабер опубликовал послание, используя его негативные доводы о варварстве древних германцев, отпечатанную речь жгли на улицах мальчишки из «Гитлерюгенда», а резиденцию пастыря дважды обстреляли. Позднее кардинала, с которым мы много лет в добрых отношениях, допрашивали в гестапо. А ведь ему благоволил сам Адольф Гитлер. И, конечно, уважаемый патер стал внимательнее в своих выступлениях. К сожалению, в данном случае научной объективности крайне помешала любовь к работам римского историка со стороны шефа гестапо Генриха Гиммлера. У меня есть прекрасные книги на эту тему, есть и сам  Публий Корнелий Тацит, но всё уже упаковано и отправлено. Когда-нибудь я дам вам это почитать.

В кабинет входит, энергично открыв дверь, Маргарита Вольтнер. Она взволнованна и несколько запыхалась.

Маргарита (не расслышав последнюю фразу Фасмера): - Что это вы собрались публиковать в такое время? И где? Очередной номер журнала-то не можем ни собрать, ни профинансировать издание….

Фасмер (встав с дивана): - Маргарита, дорогая, я уже переволновался: как книги? Удалось отправить? Не возникло ли осложнений?

Маргарита: - Нет, дорогой Максимилиан Романович, никаких осложнений!  Почта пока ещё работает, как часы. Груз приняли, завтра он уйдёт в Швецию. Вот квитанция! (Словно фокусница она ловко вынула из дамского ридикюля небольшой листок, помахала им в воздухе и торжественно передала Фасмеру). Учитывая нынешние сложные условия, начальник почтового отделения обещает доставить груз в Стокгольм максимально за неделю.

Фасмер: - Прекрасно, прекрасно! Я уже позвонил своему приятелю, директору Русского института Нильсу Оке Нильссону, он ждёт, он встретит. Пообещал полную сохранность.

Из-за портьеры выбирается Генрих Брайер. У него в руках небольшой саквояж.

Брайер: - У меня всё готово, герр Фасмер.

Фасмер: - Ты уверен? Сработает?

Брайер: - Да, как только центральная станция выключит электричество…. Так через пятнадцать минут….

Маргарита (с опаской глядя на портьеры и на Генриха Брайера): - Так что вы говорили про публикации…? А оно прямо сейчас не взорвётся?

Брайер: - Не-е-ет…, всё надёжно, всё проверено. 

Фасмер: - Мы говорили не о публикации, а о Таците, о его свидетельствах о древних германцах. Кстати, обратили ли вы внимание, уважаемые студенты, что из древней истории до нас дошли имена многих ораторов, философов, писателей, имя которых – Публий?! Не подсчитывал, но, если не ошибаюсь, их более пятнадцати человек! Я как-то задумался: что за популярное такое имя? Причём, у людей именно публичных, известных. Справедливо предположить, что это и не имя вовсе, а именно указание на общественный характер деятельности этих людей. Публий Корнелий Тацит, Публий Овидий Назон и так далее. Это так же, как с Библией. Название этой главной книги человечества как только не толкуют, а ведь всё просто: звонкие «Б» переведи в глухий, тихие «П» и всё станет на свои места.

Маргарита: - Пиплия? Как английское – пипл?

Фасмер: - Да, девочка моя, примерно так. Это довольно длинный, но семантически единый ряд фонетических преобразований: публий – пуплий - пиплий. Да, в английском данное слово сохранилось в древней семантике, но, думаю, происхождением оно обязано той части тела на животе, которую русские называют «пуп». Считаю, что в каменные века, когда формировалась речь человеческая, явный пуп был признаком человеческого существа, у животных пупов как бы нет. Это звучало, наверное, как «пупо» или даже «пуполо»…. Слово с веками менялось, но его древнее значение сохранялось.

Маргарита: - Вы никогда об этом не рассказывали, профессор? 

Брайер: - Почему Вы скрывали столь интересную теорию?

Фасмер: - Когда-то, на одном из домашних заседаний научного кружка в доме у Бодуэна де Куртенэ фонетический подход к этимологии озвучил, кто-то из гостей, обсуждая топонимы полуострова Крым. Я сделал записки, да и сунул этот листок в другие свои бумаги. Потом, если помните, я профессорствовал в Тартусском университете, откуда меня, честно признать, попросили. А вернее, я сам счёл за благо уехать в Германию. Дело в том, что советские коллеги были в те годы резко против норманской теории в истории России, а я её, естественно, всемерно защищал. Настаивал на том, что грамоту русским принесли Кирилл и Мефодий, а государственность – Рюрик. Это расходилось с политикой тех лет. Иначе говоря, конфликт состоял в том, что те теории, которых я всегда держался в вопросах происхождения русского государства, скандинавского происхождения древнерусских князей, родства кавказских языков, я не мог высказывать в той форме, которую считал правильной, так как под давлением русских в университете навязывалось искаженное, как мне представлялось, изложение названных тем. 

Брайер: - И Вы, бросив всё, уехали? Вас могли расстрелять?

Фасмер: - Очень просто могли. И я, также собрав библиотеку, отправил её в Германию. Но, пакуя книги, с ныне покойной супругой моей, я наткнулся на ту самую записку про эволюцию звуков, сделанную у Бодуэна, и, по проведению Господню, сунута она было во Всеславянский словарь. 

Маргарита: - Простите, профессор, я про такой что-то даже и не слышала…?

Фасмер: - Да, это очень редкая и очень не рекомендуемая книга. В 1885 году в Санкт-Петербурге вышел он в свет с длинным названием «Краткий словарь шести славянских языков (русского с церковнославянским, болгарского, сербского, чешского и польского), а также французский и немецкий». Составили его шесть профессоров. Это - параллельный словарь только пяти славянских языков. Задача его была практическая - дать западным и южным славянам в руки пособие для чтения русских книг и вместе с тем показать сродство русского языка в словарном отношении с другими славянскими языками. В этом словаре около 40 тыс. слов. И тут у меня всё срослось! Всё стало понятно в общем контексте.

Маргарита: - Вы хотите сказать, что ваш словарь на самом деле показывает не заимствования, а ареол распространения древних русских слов?

Фасмер: - Именно так! Меня словно обожгло! Самый популярный, самый цитируемый  текст в мире: «Вначале было Слово». Сколько разных трактовок вынесла эта библейская фраза! И каждый «тянул её на себя». «Слово»! СО-ЛО-ВО. 

По-русски практически все названия частей тела человека - лоб, локоть, туловище, голова, щиколотка и т.д. - содержат это глобальное звукосочетание: ЛО. Ло – это всё живое, осмысленное, очеловеченное. А древнейшее созвучие «со» несёт тот же смысл, что и сегодня – совместность, союзность…. С человеком…. И, наконец, ВО – воля, внутреннее желание. Получается, что СЛОВО – это то, что выражает человеческую волю, это инструмент волеизъявления человека. Вот, что было вначале.

Библия дала подсказку: довавилонский язык был славянским, скорее всего -русским.

Долгие, трудные годы я вынужден был скрывать это знание, трусливо боясь за свою жизнь, за своё имущество, за своих родных. Мой Словарь, который должен был доказать вторичность, заимствованность всего русского, привёл меня к выводам прямо противоположным. Увы, я пришёл к прозрению уже очень поздно. Я слишком долго прятался от недругов за свои прежние постулаты, защищаясь ими, словно щитом, но, между строк пытаясь выдавать просвещённым крупицы истины. Иначе было нельзя. Ведь была надежда, что всё изменится, и я смогу сказать своё СЛОВО во весь голос.

Надежда не оправдалась.

Брайер: - Вы струсили, профессор? Элементарно – струсили…?!

Фасмер: - Но… Мог ли я озвучить эти знания в Германии? Тем более, что завоевавшая вскоре господство идеология фашизма имела прямо противоположный вектор. Только я издал пробное издание о славянских топонимах в нашей любимой Фатерленд, как тут же попал под колпак гестапо и лично господина Геббельса…. Под колпак, который сегодня мы, я надеюсь, разобьём.

Брайер: - Да, учитель, завтра мы всем расскажем, что библиотека и вся словарная картотека, все рукописи, всё погибло. 

Раздаётся воющий звук сирены – сигнал воздушной тревоги. В глубине квартиры слышится призыв оставить свои дома и отправляться в бомбоубежище: Achtung! Achtung! Luftangriff! Luftangriff! Verlassen Sie den Raum und komm schnell in den Bunker! Снова и снова: вой и призыв - Achtung! Achtung! Luftangriff! Luftangriff! Verlassen Sie den Raum und komm schnell in den Bunker!

Фасмер: - Ну, спаси нас Бог! В бомбоубежище!

Люди уходят. Дверь кабинета  за ними закрывается. Постепенно зелёная лампа на столе гаснет. Наступает темнота. Густой мрак. Тишина.

Громкий треск разрыва! Яркая, ослепительная  вспышка!  Б-ба-ба-ах!!!

Это рвануло заложенное на подоконнике взрывное устройство. Лишь на миг озарился рушащийся кабинет.

И всё погрузилось в кромешный мрак.

 

Сцена 16. ЭПИЛОГ

Фасмер стоит один. Большие круглые очки с толстыми стёклами делают его глаза огромными и… почему-то безжизненными.

Сзади Фасмера, начинаясь по разным сторонам сцены, – уходящие вглубь, словно две дороги, два огромных экрана. На них – калейдоскоп событий: революционных, военных, имперских, советских и т.д. Документальные кадры сменяют друг друга хаотично, идёт мелькание истории, винегрет узнаваемых лиц и действий. Хаотично звучат топот коней и рычание танков, звон сабель и артиллерийская канонада. 

Фасмер: - Итак, мы взорвали Словарь. Вернее, взорвали окно кабинета, опалив часть книг…, были и разрушения. Генрих Брайер написал докладную, я – объяснительную. Всё получилось отлично: никто не усомнился, что в окно кабинета попала американская авиабомба. И мы, и Маргарита Вольтнер на каждом шагу говорили: библиотека и словарная картотека погибли. Меня вызвал к себе доктор Геббельс. Но разговора не получилось, он был занят: русские наступали по всем фронтам. Потому аудиенция прошла не более трёх минут. Я лишь сказал, что работа над словарём прервана бомбардировкой и для продолжения, для восстановления словаря необходимо выехать в Швецию. Геббельс отказался подписать необходимые бумаги на выезд, спросил: не сомневаюсь ли я в победе Великого Рейха….

Ещё целый год я вынужден был находиться вдали от своей библиотеки, от картотеки, делая вид, что напряжённо работаю. Ведь было понятно: гитлеровской Германии приходит конец. Русские полны решимости взять Берлин. Потом, когда так и случилось, когда утряслась военная канонада, я сумел оформить выездные документы и, как частное лицо выбрался из страны.

Выбрался на свободу, на воздух!

…Прибыл в Швецию, предвкушая новую встречу со своей спасённой библиотекой, желая продолжить работу над истинным этимологическим словарём, а не над геббельсовской подделкой. 

Кроме того, я ведь был очень болен, истощён. Глаза почти ничего не видели. Я надеялся на поправку. Надеялся, что моя неласковая судьба уже отпустила меня, что всё невзгодное остаётся позади.

Стокгольм встретил меня ленивым утренним солнцем. Директор Русского института Нильссон благодушно распростёр объятия. «Приветствую, дорогой Макс, - пропел он приятным тенорком, - как я рад Вас видеть! Вы, видимо, решили лично привести свою библиотеку…?». Вот тут сердце у меня упало. Выяснилось, что груз не доставлен. Мы ещё надеялись, что эта потеря связана с войной, с бомбёжками железной дороги, с обычной чиновничьей путаницей, но… . Поиски и запросы ни к чему не привели. Библиотека и картотека исчезли. 

Я впал в отчаянье. 

Потом отчаянье сменилось какой-то отуплённой работоспособностью. А пытался по памяти и по книгам Русского института Швеции восстановить утраченное, чтобы, дать ему новый смысл и… всё-таки закончить основной труд моей жизни. Это было наваждение, мания. Я забывал еду и сон, спал прямо в аудиториях. Нильссон пытался меня отвлечь, но потом понял тщетность своих усилий и стал просто кормить. Деньги у меня к тому времени кончились. Вернее, рейхсмарки превратились в пустые, никому не нужные бумажки.

Да, я пытался читать лекции и даже принимал экзамены, но это делалось помимо меня, словно параллельным человеком. Перед моими глазами постоянно были карточки. За полтора года я наполнил карточками восемнадцать новых коробок. Очень болели глаза, так что часто вынужден был приветствовать людей, не снимая темных очков. Но, чем глубже я погружался в работу, тем больше понимал: Словарь от меня ускользает. Без помощников и ассистентов, к которым я привык в Германии, мне не хватит остатка здоровья и жизни, чтобы придать своей работе хоть сколько-нибудь объёмные очертания. Даже книжечка с днями рождения в этом запустении куда-то пропала. И я как бы потерял связь со своим прошлым, с внешним миром.

И тут появился американец.

Молодой, улыбающийся, широкоплечий американец. Он сказал, что родом из «американской России», из Форта Росс, штат Калифорния, что слушал мои лекции, когда я проводил годичный курс в качестве приглашённого профессора в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Кстати, именно там, пользуясь уникальной тамошней библиотекой по славянской филологии, я начал систематически работать над составлением словарных статей для этимологического словаря русского языка.

Он назвался – Джон Маслоу, Иван Маслов.

Он обрадовал меня. Он сказал, что моя библиотека и моя картотека живы. Они никуда не уезжали из Германии. Маргарита Вольтнер, сказал он, много лет сотрудничала с американской и английской разведками. Нет, она не шпионка, просто ради меня и ради сохранения моих трудов она сообщила об отправке груза. А направить его в надёжное место – было делом техники. Главное – всё находится в отличном состоянии и ждёт меня. Более того, Маргарита доложила своему куратору в Берлине, что завершила порученное ей мною, внеся абсолютно все данные карточек в рукопись. Таким образом, словарь готов к окончательной редактуре и публикации. Публикация же будет произведена за счёт частного лица. Кроме того, мне было предложено 10 тысяч американских долларов в качестве гонорара.

«В противном случае, - добавил он, - мы сами издадим этот словарь, но ни своей библиотеки, ни денег вы, конечно, не увидите».

Пришлось вернуться в Берлин. В разгромленный Берлин, разделённый между русскими и их союзниками.

Прямо с поезда из Стокгольма я пришёл в советскую комендатуру, надеясь найти понимание. Всё-таки в 1928 году мне был присвоен статус члена-корреспондента Академии Наук СССР. Но это ни на кого не произвело впечатления. На смену гитлеровским фашистам, которые не принимали никакого иного знания, кроме знания собственного величия на основе извращённой арийской концепции, пришли большевики, которым вообще ничего не надо было. Их пьянила Победа. Они не смотрели назад, их манило зарево мировой революции. И всякий, на их пути становился досадной помехой. А помехи, я знаю, они устраняли, не задумываясь. Мне было предложено пройти дать показания представителю СМЕРШ. И я понял, что дальнейшее общение не только бессмысленно, но и опасно.

Иного выхода, как согласиться с американцами, не было. 

Они, разделяя с русскими ликование Победы, сразу начали превентивную деятельность против «красной заразы». Потому им остро понадобился мой словарь геббельсовского толка. Иного Словаря они видеть не хотели.

Я устал. Я был болен, раздавлен, смят. Маргарита успокаивала меня, взяла на себя все хлопоты по возрождению моего журнала. Сердиться на неё не было ни сил, ни желания. Да и близких людей, кроме неё и Генриха Брайера у меня не осталось. Они снова ассистировали мне, и взяли на себя бытовые и научные хлопоты. Американские деньги работали, как паровой молот.

Так в 1950-м году вышел 1-й том «Словаря русского языка» под редакцией Фасмера и потом, до 58-го года вышли следующие два тома. Удивительно, но на мою вводную ремарку о том, что словарь предназначен исключительно для немецкого читателя, американцы даже не обратили внимания. Они выполнили свою часть договорённостей, я – свою. Остальное их не интересовало. Впрочем, выход словаря, тиражом 10 000 экземпляров, сенсацией не стал. Правда, свою долю критики от русских коллег я всё-таки получил и не возражал, когда советские слависты вынесли решение не рекомендовать издание к распространению в СССР.

Но в Германию, на съезд антифашистской молодёжи приехал корреспондент газеты «Комсомольская правда» Олег Трубачёв. В одном из магазинов он увидел мой словарь и купил его. Молодой человек мечтал о научной карьере, и мой словарь увлёк его.

Трубачёв стал переводить тексты, дополняя их и сокращая, выбрасывая ненужное по своему усмотрению. Словарь, подготовленный к печати на русском языке, несмотря на купюры, разросся до четырёх томов. Это был уже и не мой словарь.

Ясно, что было снято посвящение Словаря памяти отца и репрессированного брата, убрана отсылка к исключительно немецкой аудитории.

Самым оскорбительным было то, что я и сам мог бы перевести свой собственный словарь на русский язык, да, я – немец, но я – русский немец и, уверяю вас, имел квалификацию как учёный-филолог большую, чем кандидат наук Трубачёв. Но никто с таким предложением ко мне не обратился. В то время крупных научных имён в России уже почти не осталось, вся русская лингвистическая наука была на уровне «трамвайного языка».

Естественно, я протестовал, написал встревоженное письмо академику Виноградову, казалось, работа была остановлена. Но в 1964 году вышел всё-таки первый том «русского Фасмера».  Говорят, университетские преподаватели рекомендовали студентам филфаков даже и не заглядывать в «эту сомнительную книгу». Хорошо, что меня к тому времени уже два года не было в живых.

Трубачёв дождался своего часа. Это был хитрый ход. Всю критику он относил на счёт Фасмера, а лавры пожинал сам. И это дало ему звание академика. А истинную русскую этимологическую науку просто уничтожило.

Что такое «наука»? Каково происхождение этого слова? Всё очень просто, всё очень по-русски: наука – это то знание, которое человек получил «на ухо», то есть – не сам постиг, а узнал от другого. Древние создали это слово, не подозревая, что кто-то свой, имеющий тот же язык, может сказать ложь. А последствия лжи могут быть чудовищными.

Более полувека Россия живёт искажённым, геббельсовским представлением о своём великом языке, прикрываясь моим именем, именем Фасмера. Более ста лет обманывают русский народ псевдоисторическими теориям Шумахера, и нет Ломоносова, чтобы дать в морду клеветникам России! 

Не верьте! Верните свою историю, верните свой язык! И всё вернётся на круги своя, Божий миропорядок будет восстановлен, и всё человечество вздохнёт свободно…..

Конец…..

• < Назад
• Вперёд >